Я вернулся в коридор и присел рядом с отцом. Не глядя, он обнял и прижал меня к себе. Я буквально чувствовал черноту, сгустившуюся над ним, беспомощность и потерю. Когда я попытался обнять его, он просто схватил меня ещё крепче, заставляя остаться на месте. Я вздрогнул несколько раз, затем перестал плакать, закрыл глаза и позволить ему держать себя.
Я был полон решимости остаться там, рядом с ним, лицом ко всему, что он переживает. Но через некоторое время прежний огонь начал светиться в глубине моего черепа: старое тепло, старый мир и старая уверенность. Даниил был прав: моя мать была с Богом. Как я мог сомневаться в этом? Нет смысла спрашивать, как она пришла к нему; пути Беатрис были вне моего понимания. Но одно я знал не понаслышке - силу Её любви.
Я не двигался, чтобы освободиться из безрадостных объятий отца. Но я был бы теперь лжецом, просто молясь о его комфорте и заботясь о собственном прощении. Беатрис вернула меня из тьмы, и я уже не мог разделять боль отца.
5
После смерти моей матери, моя вера стала более приземлённой, даже не очень поколебавшись. Шелуха доктрин отпала, оставив лишь основу, которую много легче защищать. Не имело значения, если Писания содержат суеверный вздор или Церковь полна дураков и лицемеров; Беатрис - это по-прежнему Беатрис, подобно тому, что небо синее. Всякий раз, когда я слышал споры между атеистами и верующими, я оказывался чаще на стороне атеистов, но не потому что я принял их умозаключения, а потому что они были гораздо честнее, чем их противники. Возможно, священники и богословы спорят с атеистами так прямолинейно из-за подобного моему личного опыта с Богом, а может и нет, может быть просто сами отчаянно хотят поверить. Но они никогда не раскрывали истинного источника своего убеждения, вместо этого делая смешные попытки "доказательства" существования Бога или из исторических записей, или из биологии, или астрономии, или математики. Пятнадцатилетний Даниил был прав: нельзя доказать существование Бога, поэтому слушая этих людей с двойной логикой я только кривился.
Я чувствовал себя виноватым, покинув отца, работающего наёмным работником. Вина вновь посетила меня, когда он переехал к Даниилу годом спустя, но она же сделала меня сильнее, если отец думал, что я брошу свою карьеру ради него. Порой это была единственная вещь, которая удерживала меня в Митаре: даже когда я честно хотел всё бросить и вернуться к тасканию сетей, я боялся, что моё решение может быть неправильно истолковано.
