Ранним утром, через неделю, Никольская открывает глаза в палате немецкой клиники. Она чувствует себя уверенней, верит. По крайней мере старается. На часах еще нет и шести, но она не может сомкнуть век, ее трусит. Операция назначена на сегодня, на два часа дня. После этого в при любом из исходов ее ждет мучительная и кропотливая реабилитация. Даже если все пройдет успешно, она не сможет сразу встать на ноги, ничего не сможет. Ей придется долго и упорно тренироваться, через боль и судороги в мышцах.
Иногда интернет кажется Ульяне злом, если бы не он, она бы не начиталась всех этих страшных историй о том, сколько боли пришлось вынести тем, кто сумел встать. Но, несмотря на муки, они смогли вернуть себе прежнюю жизнь, в отличие от тех, кого судьба решила оставить в кресле.
— Вы уже не спите? — англоговорящая медсестра заходит в палату с улыбкой, ставит укол и, поинтересовавшись, не нужно ли чего, удаляется за дверь.
Ульяна же вновь тянется к телефону, смотрит Лизкин инстаграм, труппа уже в Америке, в Нью-Йорке, в месте, куда она так хотела попасть, где так хотела станцевать. Но кто-то решил все за нее. Отбросив гаджет подальше на кровать, девушка поправляет подушку под своей шеей, которая начинает затекать, и растирает напряженные мышцы немного резковатыми движениями пальцев.
К часу в ее палате собирается целый консилиум. Родителей и родственников к ней сегодня не пускают, либо хотят сохранить идеальную стерильность, либо не подрывать ее моральное состояние, правильного ответа на этот вопрос у Ульяны нет, одни лишь глупые догадки.
Коридор, по которому ее перевозят лежа на койке, нескончаем. Он длинный и ослепительно белый, лампы режут глаза, потому приходится щуриться.
***
— Она точно будет в порядке? — Олеся Георгиевна не находит себе места, ходит из стороны в сторону, поднимая эмоциональную бучу во всех присутствующих. Ей тяжело смириться с тем, что ей не позволили увидеть дочь, тяжело принимать отказы, но еще невыносимее то, что она не знает, чем все это закончится. Как пройдет операция, смогут ли они помочь ее девочке? А если нет? Что им делать? Что им всем тогда делать?
Грозный женский взгляд касается Громовской фигуры. Мужчина сидит в кресле комнаты ожидания, упираясь затылком в стену. У него закрыты глаза, и он не видит того, что она на него смотрит. Он помог им, заплатит основную часть за операцию и практически за всю последующую реабилитацию. Олеся не знала, да и не хотела знать, откуда он взял столько денег, потому как даже для них сумма оказалась вовсе неподъемной. Цены всколыхнули сознание.
