— Слушала. Не каждый бы стал продавать свой бизнес ради той, с кем жил две недели, Громов. Даже из-за угрозы жизни.
— Ульян, — мужчина покачал головой, неотрывно смотря в ее синие глаза, зрачки которых расширились.
— Мама сказала, что на следующей неделе меня перевозят в Германию, врачи дают очень жизнеутверждающие прогнозы.
— Я знаю, я говорил с твоими родителями.
— Ты полетишь со мной?
— А ты этого хочешь? После всего?
— Очень. Ты очень мне там нужен, Степа. Ты всегда был мне нужен. Я люблю тебя, сколько себя помню, не отталкивай больше, не надо. Я просто не смогу со всем этим справиться без тебя.
— Сможешь. Ты можешь гораздо больше, чем думаешь, завтра закажу себе билет.
— Спасибо.
— За что?
— За то, что ты рядом.
Громов улыбается, а его пальцы слишком быстро погружаются в ее распущенные волосы, тянут на себя, а губы дарят сладкий и такой горячий поцелуй. Ульяна покрывается мурашками, они обволакивают ее хрупкое тело, вынуждая подрагивать. Громов отстраняется, смотрит в ее глаза, потирая остренький подборок большим пальцем. Его ведет от ее глаз, запаха, чувственных губ и тонкого, нежного голоса. Ладонь сжимает девичью грудь, обводя сосок до тех пор, пока его вершинка не заостряется, и слегка сдавливает ее пальцами, срывая женский стон.
Он безумно ее хочет и так же безумно соскучился. Кажется, они не виделись целую вечность. Руки хаотично сминают ее тело, язык касается шеи, проводя влажную дорожку к мочке уха, закусывая ту зубами. Никольская отстраняется, хмурится и тяжело вздыхает.
— Я… это глупо, Степ, — упирается ладонями в свои плечи, — прости, — по ее лицу проскальзывает тень печальной улыбки, и девушка отворачивается.
— Ульян, — тянет ее за руку, — посмотри на меня, Ульяна.
— Что? — всплеск раздражения заполоняет собой все пространство палаты.
— Все хорошо, — он говорит ей это уверенно, крепко сжимая в своих руках ее ладони, — слышишь?
— Слышу, — Никольская качает головой в неверии.
— Мы просто немного подождем, вот и все.
— Или это навсегда. Прости, я такочень боюсь. Вдруг это и правда…
— Нет.
— Ты же врач, Громов, скажи, что я встану.
— Ты встанешь.
Ульяна прикрывает глаза и откидывается на подушку. Ей страшно, очень и очень страшно. Степа ее подбадривает, верит в позитивный исход. А если нет? Что она будет делать, если все выйдет с точностью до наоборот. Как ей жить? Как с этим живут люди? Она не знала, не знала, и оттого ей казалось, что, если ее не поставят на ноги, это будет конец. Конец всего.
