Погрешность | страница 99



— Перестаньте мельтешить, — подал голос Степан, когда старшая Никольская в очередной раз прошла мимо него, поднимая своими движениями потоки воздуха, — от вашей беготни ничего не изменится, — продолжил, все еще не открывая глаз.

Олеся насупилась, хотела было открыть рот, но муж ее одернул. Взглянул слишком резко и потянул за руку к дивану, вынуждая жену опуститься на него.

— Если все будет плохо, — прохрипела женщина в плечо мужа, — что, если…

— Прекрати, — шикнул Артур Павлович, — здесь отличные специалисты, у нее хороший прогноз. Просто верь, верь, Олеся!

Через час ситуация не изменилась, они все так же сидели в ожидании. В этом самом ожидании прошло более пяти часов.

Степан сидел почти неподвижно, даже не ходил курить, словно погрузился в какой-то сон. Он слышал, как перешептываются Улькины родители, как где-то вдалеке хлопают двери, ходят врачи, слышал и хотел, чтобы все это поскорее закончилось. Его нервы были на пределе, все происходящее вокруг дико раздражало. Улькина мать в этой эстафете заняла первое место, иногда ему хотелось сорваться именно на ней, но он держал себя в руках, стараясь вообще с ней не говорить, боялся сказануть лишнего.

Еще через час к ним вышел доктор. Громов открыл глаза, поднимаясь с места, ощущая дискомфорт и то, как затекли его мышцы, тело казалось каменным и неповоротливым.

— Здравствуйте, — Циммерманн улыбнулся и сцепил пальцы в замок, — операция прошла успешно.

Олеся зажала рот ладонью, опираясь спиной на мужа.

— Она будет ходить? — торопливо прошептала на немецком.

— Прежде ее ждет долгая реабилитация. С травмами ее типа нужно много работать. Кажется, девочка — спортсменка?

— Балерина.

— Силы воли у нее предостаточно, я уверен, она справится.

— А танцы? Она сможет…

Циммерманн вздохнул, каждый спортсмен и танцор всегда задавал один и тот же вопрос, впрочем как и их родители.

— Для начала ей необходимо встать. Вашей дочери придется учиться ходить заново, поймите это. Меня ждет следующий пациент, до свидания.

— До свидания.

— Что он сказал? — спросил Громов, который не понял ни слова на немецком.

— Все прошло успешно, — Олеся выдохнула и стерла со щеки слезинку. Пока в ее голове никак не могло уложиться, что ее дочь тоже вылетела из балетной гонки, как и она в свое время.

— Хорошо.

После этих слов Громов наконец-то вышел на улицу. Закурил. Первая затяжка показалась запредельно крепкой, дурманящей мысли. Он стоял в зоне для курящих, стряхивал пепел в железную урну и смотрел ровно перед собой.