Циммерманн внимательно наблюдает за каждым ее движением, кивает, когда она делает шаг, а после еще.
— Отлично. Ты большая молодец, четыре занятия, и мы переходим на костыли.
— Что? Нет, я…
— На сегодня занятие окончено. Приготовься, завтра мы будем заниматься втрое дольше, — с этими словами он выходит из помещения.
Громов делает несколько шагов к Ульяне, обхватывая ее талию ладонями. Она облокачивается на его спину, наконец-то расслабляя руки, на которых уже выступили вены, они вздулись и кажутся инородными.
— Ты справилась, я же говорил.
— Я очень хочу есть.
— Что тебе принести?
— Пиццу.
— Хорошо, — Степина ладонь накрывает Ульянину грудь, а губы касаются влажной шеи, — вернемся в палату, и я отыщу тебе пиццу.
— Как добытчик мамонта?
— Как он самый.
Через двадцать минут Никольская оказывается одна. Громов уходит встречать курьера, и, пока его нет, девушка гипнотизирует свои ноги. Смотрит, смотрит, понимая, что сегодня, сейчас совершила что-то невероятное. Кажется, она никогда так ничему не радовалась.
Следующий месяц Ульяна находится в клинике, реабилитация протекает более чем успешно. Они возвращаются в Питер в середине декабря, без коляски. Никольская может передвигаться на костылях, еще, конечно, достаточно неуклюже и медленно, но ее характер просто не позволяет ей сесть обратно в кресло.
Мама встречает их накрытым столом. Никольская уже и забыла, когда родительница делала праздник в ее честь. Может, это было ее десятилетие? Торт, банты, гости, а вечером жуткий скандал, потому что Ульяна порвала платье. Красивое, розовое, с длинной пышной юбкой, вот ей-то она тогда и зацепилась за куст малины в саду.
— Наконец-то, мы вас так ждали, — Громова, мать Степана, расцеловывает Улькины щеки, женщина излучает свою радость, нежность, — ты невероятно выглядишь. Такая свеженькая.
— Спасибо, — девушка краснеет, потирая нос.
— Проходите к столу, — хозяйка дома появляется неожиданно, смотрит на дочь, после переводит взгляд к Громову, — мы вас и правда заждались.
— Привет, — Ульяна улыбается маме немного натянуто, она не планировала застолья с чужими людьми, которых сейчас видит. В гостиной мельтешат материнские подруги, а еще она зачем-то позвала балетмейстера, Ульяниного балетмейстера.
Все это вгоняет девочку в тоску, она не знает, куда себя деть, как себя вести. Что мама захотела ей доказать? Зачем устроила это шоу? Она так боялась, что ее дочь не встанет, что теперь готова рассказать об Улькиной победе всему миру? Но она не учла главного — мнения своей дочери.
