Баккара все поняла: Бирюза перехитрила ее. Полупобежденная она удалилась, унеся с собой тайну победы над нею. Ибо с тех пор, надо было предполагать, что в этой драме есть ужасная тайна, во мрак которой нечаянно проник луч света.
Баккара не могла уже больше верить сказке о бедной грешнице, сказке о любви, которую она рассказывала с плачем и сентиментальными прибаутками, о ее бескорыстии, о чердаке по улице Бланш, о смиренном костюме гризетки и о том, что она отказалась от отеля и от подарков виконта. Если бы не было этой сказки, была бы загадка, тайна. Одним словом, Бирюза была орудием - орудием мщения. А мстить больше никто не мог, кроме сэра Вильямса.
Для Баккара это было ясно как день. Только нужны были доказательства, а доказательств не было, или лучше сказать, сэр Вильямс умел уничтожить их все до единого.
Вишня не поняла ни удивления, ни ужаса, ни внезапной радости, изображавшихся попеременно на лице ее сестры. Она смотрела на нее и молчала. Но у Баккара была сильная натура, которую буря гнет, но не может сломить, и которая только крепнет от нее. У нее был врожденный ясный ум, и она могла при первом взгляде определить всякое положение. Не прошло нескольких минут, как она все угадала, более по предчувствию, и приняла решительное намерение. Это письмо, освещавшее все как молния ночью, казалось, было написано огненными буквами и из этих букв составлялось имя сэра Вильямса.
Между сэром Вильямсом и ею должна была произойти беспощадная борьба, борьба во мраке и без свидетелей, борьба, в которой простое сообщение кому-нибудь тайны могло сделаться смертным приговором доверчивому и неосторожному противнику.
Баккара поняла, что ее тайну не должны были знать ни де Кергац, ни Фернан, ни сестра, и никто другой; что она должна была действовать одна и молча, потому что истинная сила обретается для некоторых людей в уединении и тишине. И потому она не сказала ни слова Вишне, не дала ей заметить сходства обоих писем и не произносила имени Андреа.
Она ограничилась тем, что обняла сестру, поцеловала ее и сказала:
- Слушай хорошенько то, что я скажу, и верь моим словам, ибо я клянусь тебе, что говорю правду: через две недели Леон успокоится и будет опять любить тебя.
Вишня вскрикнула от радости.
- Боже мой! - воскликнула она, затрепетав,- неужели ты говоришь правду?
- Клянусь тебе. Верь мне и надейся.
Баккара не хотела больше ничего объяснять, она ушла, пролив спасительный бальзам надежды на сердечные раны своей сестры. Только она унесла с собою письмо Бирюзы, писанное к Леону Роллану.
