Прошел час, в продолжение которого Эрмина, с замиранием сердца прислушиваясь к малейшим звукам, продолжала рассматривать окружающие предметы. Но вдруг послышался под воротами стук колес кареты, и Эрмина, к которой живо возвратились ее горестные мысли, опустилась на стул и задрожала, подумывая, что сейчас войдет де Шато-Мальи и скажет: «Он уехал!»
Действительно, это был граф.
Эрмина устремила на него взгляд, которым хотела проникнуть в глубину его души, и не могла ничего сказать.
- Ваш муж,- сказал он,- в Париже.
Она вскрикнула от радости.
- Он в Париже, и я возвращу его вам…
- Сейчас? Не правда ли? - воскликнула она с ребяческим нетерпением.
- Нет,- отвечал он, - не сейчас, но завтра… Не спрашивайте меня, сегодня я ничего не могу сказать вам.
Она опустила голову на грудь и опять заплакала. Де Шато-Мальи встал перед нею на колени и сказал:
- Бедная женщина… как вы его любите!..
Его голос был глух и прерывался, он выдавал жестокое душевное страдание. Этот голос проник в сердце молодой женщины и произвел в нем смущение и угрызение совести.
- Он любит меня,- подумала она,- и я должна заставить его страдать.
- Вы приехали сюда,- сказал граф как будто бы делая усилие над самим собою и стараясь заглушить свое волнение,- и по мнению света вы поступили, может быть, неосторожно, и однако же вам надо приехать еще раз завтра вечером, в четыре, часа… Это необходимо.
- Я приеду,- отвечала Эрмина с покорностью.
Когда она уехала, граф сказал сам себе.
- Вот бедная женщина, которая ранее одного месяца влюбится в меня до смерти… Этот проклятый сэр Артур Коллинс решительно имеет глубокое знание человеческого сердца.
Граф философски закурил сигару.
Эрмина, возвратясь домой, предалась мрачной и безмолвной печали.
Ее мать не задала ей никаких вопросов. Г-жа Бопрео поняла, что бывают душевные болезни, которые утешения раздражают, а не успокаивают.
Эрмина провела остаток дня одна, запершись в своем будуаре и предаваясь самым печальным размышлениям о своем потерянном счастье. Она провела всю ночь стоя, безмолвно и неподвижно, у колыбели сына. Она помнила, что он возвратился в первый раз ночью, и надеялась, что он возвратится точно так же и теперь. Но ночь прошла, наступило утро, которое тоже прошло, а Фернан все еще не возвращался.
Эрмина не хотела задавать никаких вопросов прислуге. Она не смела также открыться и матери, потому что де Шато-Мальи просил ее никому не доверяться. Она полагалась только на него.
