- Ах! - сказала она.- Этот человек - злодей! Сэр Вильямс переменил шкуру, вот и все тут! Душа осталась та же.
- Кто этот господин? - проговорила в то же время маленькая еврейка,- Ах, он посмотрел на меня точно так же, как смотрел тот старик, который хотел всегда поцеловать меня!
«Истина исходит из уст детей!»- подумала Баккара.
В продолжение нескольких минут бедная женщина, сердце которой только что разбил адский Андреа, простояла на одном месте, погрузясь в глубокую; думу и как будто подавленная тяжестью горя. Но у Баккара была натура энергичная, созданная для борьбы, и теперь она уверилась, что ведется и велась война - глухая, невидимая, но ужасная, беспощадная, безжалостная. Она угадала, что сэр Вильямс производит громадные, подъемные работы, что он воздвигает смелое здание на своем мнимом раскаянии и на совершенном и общем доверии, которое он умел приобрести. Она поняла, что только она может еще бороться с этим человеком, уже побежденным однажды, но гений которого воспользовался для этой войны уроками опыта.
«Боже мой! - подумала она, - лишь бы де Кергац позволил мне открыть ему глаза».
Она вошла в кабинет и написала графу:
«Граф! Я полагаюсь на вашу честь и в особенности на нашу скромность. Сожгите мое письмо, когда прочтете его, и постарайтесь, чтобы ни госпожа де Кергац, ни виконт Андреа не узнали бы, что я писала вам. Вы назначили мне свидание в десять часов, примите меня в восемь. Я пройду через маленькую дверь сада с улицы Львов св. Павла в маленькую залу павильона. Я должна сообщить вам вещи, которые только вы одни должны знать, надеюсь на вас.
Луиза Шармэ».
Она запечатала письмо. Изменила почерк на адресе конверта, позвонила и послала за уличным комиссионером.
- Вы пойдете,- сказала она ему,- на улицу св. Екатерины, в отель графа де Кергац, спросите самого графа и отдадите ему это письмо только тогда, когда останетесь с ним наедине. Если графа нет дома, вы принесете мое письмо обратно.
Комиссионер ушел и возвратился через час с запиской от графа:
«Я жду вас, - писал Арман,- я был один, когда принесли ваше письмо и сжег его тотчас же».
Госпожа Шармэ наскоро пообедала, поручила молоденькую еврейку старой служанке и вышла, завесив лицо густой вуалью и скрыв свой прелестный стан под широкой, черной шубой. Сам сэр Вильямс не узнал бы ее.
Спустя минут двадцать, она постучалась у маленькой двери сада. Через нее сюда входили бедные, стыдившиеся быть замеченными, а также несчастные, обращавшиеся к Арману, как к Провидению, и не желавшие краснеть перед слугами. Эту дверь было поручено стеречь старому скромному слуге, который молча вводил посетителей в павильон, находившийся в саду, а потом отправлялся докладывать о них своему господину, который тотчас же являлся к ним.
