И от ясного осознания вселенской несправедливости нахлынула жалость к самому себе. Только-только всё налаживаться начало — и будто обухом по голове! На взлёте подбили! У меня ведь сделка с Гуревичем на носу и с Зинкой любовь, а выпаду из нормальной жизни пусть даже на пару лет — и что дальше? Как та старуха у разбитого корыта окажусь! И ведь это ещё возможность длительной отсидки в расчёт не беру; и просто в следственном изоляторе полгода-год проторчать хорошего мало.
И всё из-за этого ублюдка!
Сука! Тварь!
Сроду клаустрофобией не страдал, а тут будто стены давить начали, похороненным заживо себя ощутил. Восемь шагов туда, восемь — обратно, вот и всё жизненное пространство. И это ещё меня одного в камеру законопатили! И сижу несколько часов всего! Только и остаётся, что аутотренингом заниматься: могло быть и хуже, могло быть и хуже. Да что там говорить — бывало хуже! Много хуже.
Запульсировал расчертивший висок рубец, разболелась голова, это и помогло успокоиться. Сумел задавить жалость к себе, переборол это мерзкое чувство. Ведь если разобраться — сам во всех проблемах виноват. Никто не заставлял гандону малолетнему нос ломать, без чужих подсказок решил, что так правильно будет. Сам подставился и всё испортил, самому и выпутываться. В конце концов, спасение утопающих — дело рук самих утопающих.
Всё верно, всё так. Да только шансы утонуть какие-то совсем уж немаленькие вырисовываются. Очень плохо всё для меня складывалось, не сказать — херово.
Я обдумывал, не сумеет ли — если, конечно, вообще захочет! — повлиять на коллег капитан Козлов, когда вновь лязгнула заслонка окошка. Но требовали встать лицом к стене никто не стал, донеслось негромкое:
— Я недолго, — а потом куда отчётливей прозвучало: — Сергей!
Без промедления я соскочил с нар и взглянул на замершего с другой стороны двери Никифорова.
— По обвинению конкретика появилась? — спросил участковый, не теряя времени попусту.
— Сто двенадцатая и сто сорок шестая.
— Отличный букет! — не сдержался Никифоров. — Молодец, Серёжа! Дядя может тобой гордиться!
Я досадливо поморщился.
— Реально я только нос человеку сломал. Остального ничего не было.
Участковый достал из планшета блокнот, откинул обложку, приготовил ручку.
— Что, когда, где. Излагай в подробностях, — потребовал он, приготовившись делать заметки.
И я подробностями пренебрегать не стал, начал со стычки на школьном дворе, потом рассказал о визите в секцию ушу.
— Кто-нибудь видел, как тебя пнули? — уточнил Никифоров.
