– Не понимаю, зачем ты выдумываешь. Маяковский не нравится никому. Некоторые врут об этом, чтобы казаться умнее, а тебе -то это зачем?
– Я такая дура, что меня уже ничего не спасёт, или такая умная, что мне не надо это доказывать?
Сестра хитро улыбнулась и вышла из кухни. Вернулась с томиком Маяковского и протянула мне:
– На, читай.
– Какое?
– Всё равно. Я пойму.
Открыв книгу наугад, я принялась декламировать:
«Я недаром вздрогнул.
Не загробный вздор.
В порт,
Горящий,
Как расплавленное лето
разворачивался
и входил
товарищ Теодор
Нетте»…
Сестра смотрела на меня и слушала молча, без привычной снисходительной улыбки, без неизбежной, в силу разницы в годах, отстранённости. Обождав, пока я закончу, она просто и с явным удовольствием произнесла:
– Да, ты правда его любишь. Кажется даже, что это твои стихи, твоя жизнь…
Она приняла из моих рук томик и унесла. Я с грустью глядела ей вслед, ибо у меня такого не было.
1998
Дочитав сыну на ночь «Крошка сын к отцу пришёл и спросила кроха, что такое хорошо, а что такое плохо», я с сожалением прикрыла за собой дверь, прислушиваясь, как спокойно спит наш малыш. Хотелось не отпускать его от себя, баюкать, как можно дольше… И тут раздался звонок:
– Ты дома?! – радостный голос друга Генки рвался наружу из телефонной трубки.
– Ну, а где ж мне быть-то? Ты на часы смотрел?
– А что?!
– Ребёнка спать укладываем, вот что!
– А… Слушай, приезжайте завтра ко мне на работу. Срочно.
– Устроился? Поздравляю! Куда же?
– Спасибо, но поздравлять не с чем, в библиотеку устроился, и со дня на день все книги уедут в макулатуру. Посему – берите сумку побольше и приезжайте, увезёте, сколько сможете.
У меня перехватило дыхание. Я вспомнила широкий подоконник первой библиотеки, куда записала меня мама. Как приятно было приходить туда не в свой день и копаться в зачитанных до ветхости книгах, находить увядшие цветы меж листов, пометки, сделанные тонко отточенным карандашом. Лиловая библиотечная печать, словно орденом отмечала каждый томик сразу в двух местах, кармашек карточки гляделся наградным гордым листом. И все мы, книгочеи, были причастны к этому.
– Эй! «Ты там?» —прокричал Генка.
– Да здесь я, здесь. Мы приедем, как только начнут ходить автобусы.
Рядами, как в очереди на казнь, стояли полкИ книг. В междурядье, ожидая известного часа, лежали приготовленные верёвки. Чтобы опутать по рукам и ногам сперва тома, в заодно уж и тех, кто не представлял своей жизни без них.
Я принялась укладывать в сумку кирпичи, некогда составлявшие крепкую стену здания рассыпающейся в прах страны: Тургенев, Толстой, Чехов, Островский, Короленко, Достоевский, Паустовский, Горький…
