Безотцовщина, нервные вундеркинды с грустными глазами, любимцы и отрада наших измученных учителей, мы шутя выигрывали у них, нормальных мальчиков, одно школьное сражение за другим. Талантливо возводили модели знаменитых судов, непревзойденно играли в драмкружке при Дворце пионеров, издавали рукописный поэтический журнал, штудировали историю движения декабристов, сочиняли гениальные стихи, поступали на факультеты с красивыми названиями, занимались блефом в аспирантуре, спивались и вешались. Вся наша жизнь — выдумки, ерунда, глупости. Вы нам это доказали со всей очевидностью. Ваш реванш сокрушителен. Справедливость восторжествовала очень скоро и предельно убедительно, кто бы спорил. Как слоган, который я за сто баксов придумал для “Мерседеса”: “Уверенное превосходство”. Все деньги и власть достались вам, но вся будущая бренная слава нам, могу поспорить. Либо статус, либо деньги, как учил Владимир Анатольевич Пивсаев, врач-психотерапевт высшей категории. Так устроено долбаное современное общество, это вам не бинарный тип культуры, когда одна, большая, часть социума кормит другую, меньшую, за что последняя расплачивается вырождением и производством культурных ценностей, а жаль. Вот, например, откуда в России взялись профессиональные литераторы? Скупой рыцарь Сергей Львович Пушкин не давал сыну наследство, вот откуда. Впрочем, статус и сейчас может со временем начать приносить деньги. Тем и живем, пироги жуем. Я, пожалуй, загляну к вам в четверг, как обычно, в три, посудить о том, когда же сбудется обещанное.
Вас вел жизненный пример отца — у нас на этом месте была постыдная пустота, которую надо было чем-то заполнить. Вы планировали — мы мечтали. Вы не хватали звезд с неба — мы вечно витали в облаках, бестелесные ангелы. Вы учились — мы бухали. Вы заканчивали за границей MBA и уезжали работать в транснациональные корпорации — мы только протирали заспанные глаза и изумленно глядели на изменившуюся страну. Волшебные стихи наши никому не нужны, модель “Титаника” утонула, подобно своему прототипу. Дурная наследственность, что вы хотите.
Но и у проигравших есть свои преимущества, хотя бы мщенье, тихая мечта ожесточенного сознанья, извините, если цитирую с ошибкой. Вот возьму и заберу вас в свое маленькое возмездие. Тихонько сниму с булавок, поставлю на расправилку и буду изучать, как Набоков своих чешуекрылых.
Спасибо, Владимир Анатольевич, за науку, преподанную мне холодным летом 2000-го. Теперь я знаю, как это делается. У меня будет и статус, и деньги. Я тут составил список всех, кто может помочь мне с работой. Первая в списке — Вера Тарасова, умница и красавица, кандидат филологических наук и бизнес-леди. Два года назад мы с ней, аспиранты кафедры русской литературы ХХ века, гуляли по бережку территории дома отдыха “Зеленый мыс”, где били баклуши на международной филологической школе, и я взял с Веры слово, что примет меня на работу, когда буду умирать с голоду. Исследователь Бабеля, Вера уже тогда была по совместительству “паблишинг директором” местного глянцевого журнала “Я — покупатель”. Прошло с тех гуляний под луной два года, и вот я позвонил, с голоду пока что не умираю, но финансы уже поют малые лирические произведения песенного жанра. Оказалось, штатной работы для меня нет, но есть у редакции надобность в приходящем журналисте, который бы писал талантливые и живые рекламные тексты для клиентов журнала. Сто рублей за тысячу знаков, считая пробелы. Ура. Значит, так. С утра по субботам буду учить второкурсников уму-разуму за двадцать долларов в месяц, а в остальное время работать преуспевающим коммерческим журналистом за те же деньги, только в день. Я буду велик и двулик. Днем скрепя сердце пишу глупости о новинках итальянского трикотажа, а ночью, черт побери, смываю позор бесчестья нежными метафизическими восьмистишиями, от которых, конечно, не откажется всякий уважающий традицию толстый литературный журнал. Каких-нибудь два-три года, и они соберутся в изящный сборник, который заинтересует издателя и, выйдя небольшим тиражом, сделает негромкое, но прочное имя сочинителю. За ним последует следующий, раскрывающий новые грани таланта г. Дозморова, а затем литературную общественность взволнует пронзительная лирическая повесть о детстве и юности автора. Как чертик из табакерки, я выпрыгну на авансцену литературного процесса. И тут-то статус начнет потихоньку переходить в деньги, и наконец я, не нуждаясь больше в унизительной рекламной халтуре, торжественно положу на стол руководителю заявление об уходе. И не уговаривайте меня, я слишком долго этого ждал, я слишком многим ради этого жертвовал.
