Что заставляет хилого мальчика из австрийской деревни колоть себе анаболики, становиться “Мистером Вселенная”, спасать чертов мир в дурацких фильмах, нанимать имиджмейкеров, учиться говорить, грамотно вкладывать деньги, врастать в калифорнийскую элиту и, наконец, побеждать на выборах губернатора? Зуб даю, быть Шварцу президентом Америки. Этого хотят все русские идиоты, все те, кто смотрел “Рембо” и “Красную жару” в кооперативных видеосалонах конца восьмидесятых. Билет стоит рубль, на рябом экране почти ничего не видно, переводчик мерзко гнусавит и пропускает ровно половину. Не важно. Зато у нас есть мечта. Смотри, как он его мочканул. Бессердечие, молодость. Небо было голубым и безоблачным, а сникерсы необыкновенно вкусными.
Однажды на лавочке после баньки завели мои старинные школьные друзья под черный “Гиннес” и креветки философский разговор на тему: “Каким я себя вижу через двадцать лет?”. Я с грехом пополам заканчивал филологический, Дима и Леша — экономический и уже возглавляли отделы в местных коммерческих банках. Разговор обещал быть не праздным, хоть и с явным оттенком самолюбования, по лицейской традиции. Итак. Сэр, ваши планы на ближайшую жизнь? Каким вы видите себя в сорок лет? Сенатором? Генералом? Мореплавателем? Или, быть может, выйдете на Сенатскую площадь в двадцать пять, чтобы в сорок гнить в Туринске на поселении? Хороший вопрос, мои дорогие. Никаких, собственно. Никаким не вижу. Спасибо, что спросили.
Как я стал тем, кем стал? Или, точнее, как я стал никем? Невидимкой, забытым в тылу врага разведчиком, без рации и связи. С утра удачно притворяешься главным редактором глянцевого журнала, но к обеду маска слезает, ус отклеивается, сил больше нет играть, и гонишь на служебной машине на выдуманную встречу с клиентом — скорей домой, гори оно все синим пламенем. Разве об этом ты мечтал на диване с приключенческим романом? А о чем тогда? Хотите знать? Тогда отбросим за наивностью советские мальчуковые мечты заделаться космонавтом, пожарным и летчиком. Слишком тривиально. В первом классе наш герой заявил, что пойдет в суворовское, но, полагаю, лишь благодаря ежедневным прогулкам вдоль литой чугунной ограды училища. Мечты о карьере доблестного борца с огнем были вызваны топографической близостью к дому соответствующего учебного заведения — училища пожарного. Мореходка белела в океане будущей жизни всем блеском парусов четырехмачтового барка “Крузенштерн” — под влиянием Лехи Ситникова. Стихи — кто их не писал тогда в лицее? Филфак, аспирантура, что тут скрывать, — чтобы не идти во цвете лет в армию. Ничего своего, все брал взаймы, дурачок, а отдавать-то придется с процентами, причем крупными. Что я предъявлю беззубой старухе, что положу на зыбкую чашу весов в особенно пасмурный день жизни? Несколько десятков слабых подражательных стихотворений? Изумительный, но ненаписанный роман? Десять литературоведческих статей в провинциальных научных сборниках? Обиды на погибшего друга, которого не могу простить за мелкие пакости?
