Земля под ногами Сальвареса колыхнулась, точно живая. Он рухнул ничком, чудом не откусив себе язык, шляпу и камзол присыпало глиняным крошевом, точно бросили пару лопат на могилу.
Сквозь крики и дальногласый колокольный звон доносилась беспорядочная пальба ружей, будто ломали сухие хрупкие прутья.
Жмуря глаза от огненных вспышек, Сальварес крутнулся в сторону.
Из огня и дыма вылетели волонтеры. Жалкая кучка, не более десяти человек. В глазах де Аргуэлло сверкнула надежда: все были верхами, а это давало шанс.
− Ко мне! Ко мне! − обдирая колени и шелковые, за-тканные золотом подвязки, теряя алмазный перстень, схватывающий концы шейного платка, Сальварес рванулся вперед.
Его заметили и повернули лошадей.
− Не ранены, команданте?!
− В норме, − сварливо бросил он, хватая рассеребренную узду.
Вцепившись в гриву своего вороного, сын губернатора понял, что спасен. Время было уносить ноги из этого бесова пекла, но надсадный крик капрала: «Команданте, нас предал сын Катальдино!» заставил Сальвареса спрыгнуть с коня.
Он влетел в дом, расшибая всё на пути. За темными окнами метались лисами отблески огней.
Крик старой еврейки лишь плеснул масла в огонь. Едва пальцы женщины коснулись висевшего на стене мужниного ружья, как пуля снесла макушку ее головы вместе с ночным чепцом, парализовав стоящего у дверей спальни хозяина.
Ребекка с грохотом и звоном разбиваемой посуды рухнула меж столов, выставляя напоказ всему свету свой мозг. В доме наступила тишина. Слышно было, как мягко тукали об пол тяжелые капли крови.
Маэстро де кампо, отдаленный от старика лишь трупом его жены да облаком порохового дыма, выхватил из-за голенища четырехгранный венесуэльский стилет и глумливо посмотрел из-под сдвинутых бровей.
− Боже милостивый… ты… т-ты убил ее, − едва справляясь с языком, выдавил Йозеф, точно не веря своим глазам. Руки его машинально стряхивали капли крови жены с исподней рубахи и колпака, который он стянул с лысой головы, похожей на желудь.
Прислонившись спиной к косяку, он дрожащим взглядом косился на труп Ребекки, на безжизненно свесившуюся голову, на тяжело сомкнутые веки, на неловко подмятую под себя ногу, с которой свалился дырявый тапок.
Сквозь завесу грязного дыма обозначилось перекошенное лицо де Аргуэлло.
− За сей промысел Божий благодари своего гаденыша, горбун. Жаль, что я не отрезал ему уши сразу.
− Я умоляю, не убивайте моего мальчика, дон! − взмокший клок седых волос прилип к сверкающей лысине.
