− Нет, амиго. Цена возросла. Теперь, когда инсургенты угоняют всех баб в свои лагеря, мне платят за каждый фунт49 веса.
Он, не считая, осыпал ее ноги сверкающей горстью.
− Ты стоишь каждого своего дюйма.
Говоря это, драгун не грешил. Конечно, Тиберии было далеко до совершенства, тем более, что она была мулатка, однако, право, немногим женщинам дано было сравниться с этой смоковницей из Навохоуа. Тот, кто хоть раз добивался своего, позже не знал ни отдыха, ни веселья, покуда снова не ложился с ней, чтобы утолить собственный голод.
Сальварес и Луис не раз испытывали чары сей плоти. Она была полна тайн и загадок.
Еще умирая от жажды в скалистых курумах50 Чоррерас, продираясь сквозь колючие ветви и шипы мескито и сумахи, Сальварес думал о ней, зная, что лошади шли в Навохоуа. А уж когда сама десница Господа помогла им переправиться через Рио-Фуэрте, он напрочь потерял покой и уверовал, что ни у одной женщины на свете нет такой шоколадно-золотой кожи и таких пышных волос. В эту по-следнюю ночь, отделявшую его отряд от селения, он, лежа у костра, завернувшись в расцвеченный солнечными красками индейский серапе, не раз с внутренним стоном мысленно умирал на ее груди и столько же воскресал. Страсть предстоящей встречи частями пожирала его, и теперь поглотила. Сальварес крепко придавил мулатку к ложу.
− Погоди, я забыла тебе вернуть сдачу, − руки лианами обвили шею, и она поцеловала его умело − долгим, горячим поцелуем, так, что у него перехватило дыхание и заныла нижняя губа.
Тиберия прерывисто дышала, разум ее туманился, а губы Сальвареса уже жадно торили тропу к медовым округлостям грудей.
Внезапно он застыл, прислушиваясь к ее внутреннему напряжению.
− Какого черта! − драгун рванул Тиберию на себя за мягкие плечи. − Я мало заплатил тебе? Что ты еще хочешь, голову мою на тарелке?
В зыбком свете луны он увидел, как кровь отхлынула от ее щек, волнистые пряди неряшливо разметались по лбу, глаза погасли, и вся она стала как будто меньше.
− Ну?! − его пальцы сильнее впились в нежную кожу.
− Я… я… − она уткнулась в его волосатую грудь. Перед глазами всё расплывалось, их жгло, щеки стали сырыми.
Он одурело молчал, продолжая смотреть на ее дрожащие плечи. От этой сумасбродной девицы он ожидал всего: криков, проклятий, угроз оружием, но только не этого…
− Я люблю твоего брата, − пролепетала она, но теперь в агатовых глазах плескалась жесткая решимость преж-ней Тиберии. Она была готова к любым вопросам и уклоняться от ответов не собиралась.
