Стрела прогудела в воздухе, как огромный шершень, и вышибла из седла дона Ордоньо де Прадорито-и-Куэста. Она пропорола его насквозь, войдя под левый сосок, показав свой красный клюв на спине меж лопаток. Он даже не вскрикнул. Сальварес лишь услышал стук упавшего тела и ржание кастильского жеребца, смазанной тенью одурело метнувшегося в сторону.
Индейцы появились внезапно, зловещие шеренги их выросли на стенах каньона и огласили молчание вековечных камней своим воем.
Грохот копыт, трескотня ружей, свист стрел и крики −всё смешалось в кровавую вьюгу. Краснокожие бестии, засевшие в камнях ниже по склону, били из проржавевших аркебуз чуть ли не в упор, и волонтеры де Аргуэлло вместе со смертью ощутили и привкус пороховой гари.
Поворачивать лошадей было поздно. Путь к отступлению отрезан. Позади слышались вопли и выстрелы. Сальварес задыхался от бешенства − он, как последний щенок, попал в индейскую западню. Однако сейчас было не до сантиментов. Его сабля сплеча разрубила шею оступившемуся индейцу. О, теперь-то он понимал, почему дикари не скрывали своего присутствия… «Это для таких идиотов, как ты!» − лейтенант на всем скаку развернул жеребца. В следующее мгновение его вороной уже несся за спасительной базальтовой глыбой, укрыв седока от стального смерча.
Оставшиеся в живых волонтеры бросились за своим предводителем.
Всех, кто отстал, индейцы уже убили. Кони иезуитов валялись рядом с их хозяевами кровистыми тушами, облепленные песком и стрелами.
Белоснежного коня брата Ордоньо, с болтающимися стременами, со съехавшим на бок высоколуким мексиканским седлом и волочащимися по траве поводьями, уже хомутали индейцы…
В этой бойне отряд потерял более половины своих людей. Однако в этих краях никого не смущала возможность получить пулю в затылок, а посему мужчины предпочитали забывать об этом.
Студеные воды Рио-Фуэрте омыли горящие раны и ссадины беглецов. Краснокожие отстали и более не преследовали их, но впереди лежал Навохоуа. Что ожидало их там: долгожданный отдых или порог вечности…
Младший де Аргуэлло дал людям перекусить, а себе подумать. Он не стал полагаться на волю провидения. Оружие было приведено в порядок, порох просушен, пули пересчитаны. Теперь в пуэбло Навохоуа отряд вел не ма-эстро де кампо − его гнали голод, отчаянье и злость.
Спина Муньоса прогнулась в арку надсады, ребра трещали и рвались на волю, но всё было тщетно: колесо наглухо, будто клин в чурбане, засело в каменистой трещине. Терзаемый страхом, он жалобно застонал, на миг прикрыв круглые веки. Дикие видения тут же закружились летучими мышами, сдавливая горло, вырывая крик смертельного испуга.
