− Ужели управы на подлую нету?
− Эх, ежели да кабы, во рту выросли грибы… − Кукушкин хмуро воззрился на вестового, левый глаз которого опух, а на щеке расцветал кровоподтек от недавнего падения.
− Верно говорят: воля без куска в неволю завела. Ес-ли б поворотить время вспять, − ячменные глаза Петра Карловича сверкнули как у попавшего в западню зверя, − вот моя голова − обсыпь золотом − не отправился бы в сей ад. Где ты теперь, родимая сторонушка?..
Он нервно щелкнул ключом, с содроганьем прислушиваясь к буре. Сквозь доски с палубы доносились обрывки команд, молотьба матросских каблуков и рев океана. Но помимо этого им услышалось, что с сотнями голосов воющей бури переплетались чьи-то жуткие стоны. И откуда-то − из небес, иль из пучины, − рвалась богомерзкая какофония хаоса, что набирала силу, готовая поглотить все мольбы о пощаде. Оба подумали о своем, заторопились наложить крест. Вспомнились: и пылающий дом в косматом пламени, и угрюмый склеп на погосте, шептавшийся голосами нелюдей…
Камбуз на ключ хоть и не запирался, однако запахом щей и каши нынче не дразнил. Судовой кок Шилов с привязавшимся к нему Данькой вскрывал консервы, пластал острючим ножом копченую ветчину и, посыпав ее соленым укропом, персонил по медным тарелкам.
Шилову то и дело приходилось резонить мальца и сдерживать его суету в раскладке «того-сего» по мискам. Данька дулся на кока: бешеный галоп ему был больше по вкусу, чем «ровный ход» серьезного Тихона. Но бойчее, особливо по такой погоде, кулинарить было опасно: «Поспешишь лишку… глядишь, а пальца и нет… Так-то, брат-кобылка, помедленней скачи».
А вообще-то, Тихон не мог нарадоваться на юнгу. Сердце бывалого моряка оттаивало при виде этого чертенка с копной волос, не признававших гребень, и цепкими пальцами, созданными Богом, чтобы хвататься за выбленки79 вант и дергать узлы, спуская на волю шумные паруса. Смышленый, востроглазый, привыкший с малолетства к работе, он ко всему прочему еще и слух имел, как у ночной птицы, что не раз выручало туговатого на ухо кока. Случалось, Тихон давал себе слабинку «подавить на массу» под теплым бушлатиком, − сказывались лета, да и поясничная боль, нылая, гнетучая; валила она его на провиантские ящики, − и тогда спасательным кругом был Данька, успевавший и за печкой догляд иметь, и Тихону свистнуть: «Атас! Ботфорты идут!»
− Ну-тка, Вьюн Данилыч, хватит зубы скоблить о сухарь. Снеси-ка чаек их благородиям, ноги у тебя молодые, добежишь. − Шилов подмигнул юнге, подавая горячущий латунный термос. − Токмо за леера клещом держись да не ломись чертом! Чтоб волной не слизало.
