На закрытой палубе крепко припахивало квашеным запахом матросского жилья. Законопаченные люки не допускали и глотка свежего воздуха.
Приседая и выгибаясь соответственно качке, Палыч прошарашился мимо дудевшего молитву отца Аристарха. Мелко осеняясь крестом, денщик еще поспевал на ходу кивнуть морскому брату, одернуть кожан и потуже спроворить раздувшийся парусом вокруг горла засаленный шарф: «Как-никак, на свидание к дамам иду… Чтоб им провалиться, плаксивым юбкам!»
Его цепкие, привыкшие к качке ноги точно прикипали к палубной доске. Матросы с бледными лицами, кто лежа, кто сидя, теснились вокруг батюшки. Необычно примолкшие в эти часы, они изо всех сил вторили забытым словам молитвы, словно те были крыльями, способными донести их до желанного берега. Тут же вповалку лежали «укатанные», − плоть их надрывно сотрясали спазмы, дрожащие пальцы сжимали живот или кожаное ведро.
Палуба вылетала из-под сапог, и требовалось особливое умение ловить момент, чтобы передвигаться. Насилу Палыч доакробатил до кают-компании.
Без стука, без оговора сунул башку за дверь. «Тьфу, пропасть! Как знал!» − хватаясь за переборку, сплюнул тошноту.
Кают-компания, обыкновенно живая речами и хохотом, чаем и коньяком, анекдотами и пением под гитару господ офицеров, нынче была одинешенька. «Все наверх взлетели, соколики!» Он глянул еще раз на корабельные фонари, которые бешено раскачивались над обеденным столом, на принайтовленную68 мебель, и бухнул дверью:
− Эх ты, ворона, нашел, где мамзелей искать!
* * *
Мисс Стоун напряглась лицом, вздрогнув от нежданного стука.
− Не извольте пужаться, барышни, это всего лишь я, − казак подавился за дверью лающим кашлем. − Его скобродие-с капитан велели спроведать вас… узнать, не надо ли чо подсобить?
Джессика − сама не своя от недельной болтанки − бросила взгляд на притихшую служанку: Линда, без ног и памяти, плющила волглую подушку бледной щекой. Разметавшиеся волосы скрывали ее лицо, рыжей соломой падая двумя прядями в рядом стоящее ведро.
Секунду госпожа колебалась: «Открыть − не открыть» −бойкий, вездесущий денщик капитана раздражал ее и пугал моржовыми усами. Однако вопреки всей силе неприязни и волнению, она всё же поднялась с потемневшей от пота простыни и, балансируя руками, направилась к двери. Темень и духота, пугливое пламя подсвечника и доносившийся гул ревущего ветрогона сыграли в пользу Палыча.
Щелкнул запор, пропустив в каюту вестового капитана, а вместе с ним холод, сырость и запах дешевого табака.
