— Что и требовалось доказать, — покачала головой Дик.
Но Агломерации плевать, подумал Кампари. Здесь нет незаменимых. Из окна скоростного поезда деталей не разберёшь: для самого зоркого глаза Пау стал бы размытой точкой. Контролёр убрал бы тело, написал бы отчёт. Маленький труп, затерянный среди бесчисленных окон, преследовал бы только командора, и это справедливо: не вмешайся Дик, Пау добил бы не психиатрический отдел, а чудовищная беспечность Кампари.
— Как ты отговорила его от столь блестящей идеи?
— Сама не знаю. Еле вытащила из петли — отбивался отчаянно. Кто-то из нас задел ножку стола, лампа грохнулась, погасла, тут он замер и спрашивает: «Кто вы?». Причём шёпотом, будто есть смысл осторожничать после погрома. Зачем-то сказала правду, а он мне: «Я спрашивал, не на кого вы работаете, а кто вы». Растерялась, потом обиделась и ляпнула: «Все так изощрённо мыслят, некого за дерьмом послать». Он подо мной затрясся. Ну, думаю, припадок. Дотянулась до лампы — оказалось, смеётся. И вот теперь вопрос к тебе: почему не предупредил, что твой псих-архитектор настолько красивый? На него же смотреть больно.
— Как ты с порога не разглядела?
— Знаешь, не до того было. Зато миф про «усидчивость и способности» окончательно развенчан. Первый разряд набирают не по этому принципу.
— В твоей теории есть, как минимум, одно слабое место, и я сейчас с ним разговариваю.
— С чего это? Я невзрачная.
Кампари ошалело посмотрел на свою помощницу:
— Девочка, что у тебя со зрением? Пора к доктору Сифею.
— Ещё раз обзовёшь девочкой — убью и буду рыдать над трупом. Так вот, — она отхлебнула остывший кофе, — смотрю на него, а он заливается, будто не вешался только что. Дальше я не затыкалась — боялась потерять контакт. Всю жизнь пересказала. Призналась, что ты ждёшь на лестнице. Заставила поклясться, что впустит обратно. «Я открою дверь, даже если за твоей спиной — вся королевская рать» — вот, что он сказал. Так обречённо. Душу вынул. Что он имел в виду под королевской ратью, догадалась по контексту. Спасибо за богатый опыт.
— Похоже, ты произвела на него впечатление.
— Похоже, произвела, — согласилась Дик. — К слову, Пау не сжёг твою бумагу. Он рисовал перед тем, как решил повеситься: стул, лампу, кружку. Надеялся, что от вождения карандашом по бумаге процесс запустится. По-моему, все предметы получились узнаваемо, но Пау жаловался, что не контролирует нажим — то штрихов не видно, то грифель ломается. Повторял, что больше не может произвольно искажать формы, и кричал: «Зачем рисовать стул, если ты на таком же сидишь?». А утром он предложил зашторить окно, забаррикадировать дверь и сделать вид, что Агломерации не существует. Утверждал, что раз миллионы умов создали барьер силой страха и невежества, никто ему не докажет, что, перешагнув порог, я не исчезну. Пришлось объяснять, как ребёнку, что если он не явится на работу без веской причины, к полудню пришлют проверяющих.
