С первыми «освобождёнными» Кампари встречался сам, к остальным посылал Фестуса. Их опыт не давал пищи воображению: таблетки, суспензии, умиротворяющие беседы, в некоторых случаях — физические упражнения. Даже такой параноик, как Кампари, вынужден был признать: бодрые, готовые к ежедневному труду граждане не казались блаженными идиотами — по крайней мере, не более, чем обычно.
— Может, и нам пора сдаваться медикам? — криво ухмылялся командор, сжимая ладонями гудящую голову.
Доверенная ему связка монастырских ключей по вечерам искушала, звала спуститься в погреб под Пепельной башней, не спрашивая разрешения госпожи Авилы, что он и делал, наутро краснея под проницательным взглядом настоятельницы. Кампари не напивался в стельку ежедневно лишь потому, что помнил — запасы монастыря не бесконечны.
— Одних отпустили, других загребли, — Дик не оценила юмор. — У психиатров по-прежнему около сотни пациентов.
— Что ж, посмотрим, что скажут они. Если выйдут.
— Для тебя только один пациент имеет значение, — вздохнула она. — И ты не думаешь, что он выйдет.
В ноябре Фестусу открыли неограниченный доступ в монастырскую библиотеку.
— Вы уверенны, что ваш протеже отличит правду от художественного слова? — обеспокоилась госпожа Авила.
— Помилуйте, я сам их не различаю, — засмеялся Кампари.
— В каждой шутке — лишь доля шутки, — покачала головой настоятельница.
— Правда — понятие относительное, — возразил Фестус на осторожное предупреждение, и Кампари чуть не бросился его обнимать.
— Как же я тебя просмотрел, сокровище?
— А у меня есть такое полезное свойство — называется «инстинкт самосохранения». Я долго думаю, прежде чем открыть рот.
— Хочешь сказать, ты несколько лет думал, можно ли мне доверять?
Фестус опустил взгляд:
— Вам столько с рук сошло. Незаконное происхождение, нетипичная манера держаться, шутки, за которые другим бы не поздоровилось. Присвоение списанного оружия — «по счастливой случайности» совершенно нового. Личный отряд. Нападение на медика и контролёра. Ваша близость с преемницей господина Мариуса — не секрет. Приходилось считаться с неприятной мыслью, что вы — проект городского управления. Провокатор, иначе говоря. Даже пресловутое побоище в вашем кабинете могло быть постановкой.
— Так часто слышу слово «провокатор». Скоро меня убедят.
— Не обижайтесь. Остальные в вас никогда не сомневались. Для них вы — солнце и воздух.
— Ещё хуже. Дай волю — организуют культ личности, а я и не замечу. К восхищению привыкаешь.
