— Кто, мы?
Подпрыгивая, молодые люди влезали в промокшую обувь, суетились, разбирая сваленные в кучу фонари.
— Надо же, второе дыхание открылось, — поразился командор.
— Ты видишь? Ты слышишь? — Дик снова схватила его за плечо.
Пошатываясь и натыкаясь друг на друга, отряд шагал к фабрике и выкрикивал что-то про шторм и плиту.
— Динозаврам крик птеродактиля тоже казался песней, — фыркнул Кампари. — Ритм апеллирует не к мозгу, а забирается глубже. Знаешь, ни один тоталитарный режим до барьера не обходился без духоподъёмной музыки и рифмованных лозунгов. В каком-то смысле, контролёры честней. Или просто не оценили убойную силу этого оружия.
— Мы здесь были, — прошептал Фестус. — Но ночью всё иначе.
Луч его фонаря скользил по голым стенам.
— Поэтому в тёмное время суток полагается спать, — с ним поравнялся Кампари. — Ночью говоришь и делаешь то, за что утром не можешь ответить.
Их прервал грохот в соседнем помещении.
— Все живы? — позвал командор.
— Порядок! — отозвался Феликс. — Юлиус удирал от Клемента и что-то задел! А, ведро с краской!
Кампари ринулся на голос. То, что он подумал, не могло быть правдой. По полу медленно растекалась лужа, ослепительно белая в свете фонарей.
— Не засохла, — прошептал Кампари. — За шесть месяцев?
— Так малярная краска сохнет только с фиксатором.
— Точно, — поморщился командор.
Взгляд вслед за фонарём метался по стенам. Ничего. Абсолютно. Стены как стены. Он посветил вверх и разочарованно вздохнул:
— Потолок красили прямо перед закрытием фабрики. Ошибка планирования. Смотрите: работу прервали на середине, а лишнюю краску бросили. Не знал, что в Агломерации встречается подобное раздолбайство.
— Спорим, ты вообразил, что здесь скрывается некий беглец? — шепнула Дик ему на ухо.
— Не понимаю, о чём ты. Фестус, ты что творишь?
Тот окунул рукав в ведро и невинно улыбнулся:
— Вы же пробьёте досрочный поход к портному? Нам полагается три смены одежды, а после сегодняшнего лично я остался с двумя.
— Так ради обновления гардероба всё и затевалось.
— Я знал, — посмеиваясь, Фестус курсировал от ведра к стене, оставляя на бетоне неровные линии.
Компания с любопытством наблюдала за ним, Кампари закрыл лицо руками — ему неудержимо хотелось плакать. Когда на стене обозначилось «что янтарь», идея Фестуса дошла до остальных.
— Долго я один буду мучиться? — возмутился молодой человек.
Они с улюлюканьем носились по залам и вокруг фабрики. Напротив карьера появилась надпись: «Всё в порядке, всё в норме, и не счастлив никто», а стена, обращённая к станции, украсилась требованием: «Шторма!».
