— Теперь ты знаешь.
Он закрывает глаза и сходит с рельсов, но ничего эпичного не творится: судя по выражению лица, безжалостную память не сдуло здешним ветром, а я не отшатываюсь в ужасе, хотя, похоже, на это он и рассчитывал.
— Я перестану с тобой разговаривать, только если снова полезешь в подозрительные тоннели один, — обещаю я. — Думаешь, для меня что-то изменилось? Не до конца вспомнил, с кем имеешь дело? На чьей совести побоище — большой вопрос. Я солидарен с Пау: мы недееспособны и бродим во мраке. Ты осознанно прикончил лишь Валентину, с которой разделались бы и без тебя. По мне, ты ещё неплохо держался. Я устроил бы резню гораздо раньше — просто со скуки. Жаль, что меня там не было, поэтому повторяю: снова полезешь куда-нибудь без компании…
— Господи. Только тебя там не хватало.
Он отходит под клёны и оседает на потрескавшийся асфальт. Рановато я завёл песнь о том, как обидно оказаться за бортом приключения с подземельями, ножами и револьверами. Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться: теперь Кампари представляет меня лежащим на крыше Отдела Контроля и бесполезно объяснять, что я — не та мишень, по которой легко попасть.
— Я бы умер, — смотрит в одну точку, потом заходится в сухих рыданиях.
— Нет, — утверждаю я, не ко времени развеселившись, и протягиваю ему свежую сигарету. — Не умер бы.
Встряхиваюсь. Какими бы умозаключениями я ни развлекался, Кампари вполне способен отдать концы по глупости — от истощения или наложив на себя руки во имя мировой справедливости. Первое вероятней: по моим прикидкам, он толком не спал около двух суток, и неизвестно, когда ел в последний раз. Накормить — задача невыполнимая, а насчёт прочего…
— Б****, — торжественно изрекаю я. — Телефон сел — такси не вызвать.
— Ты не обязан со мной возиться.
Могила его точно не исправит. Закатываю глаза:
— А куда ты пойдёшь? Не к себе же домой.
— К тебе тоже не могу. У тебя есть родители.
А вот это крутой поворот: интересно, в нём говорит благоприобретённое неприятие семьи как явления или Кампари считает себя сиротой? Впрочем, кого я обманываю? Неприятие семьи здесь не благоприобретённое, а врождённое, но мои родственники его раньше не напрягали.
— Что ты придумал? — восклицаю, поражённый догадкой. — Не хочешь осквернять мой дом своим исполненным греха присутствием?
Поднимаю его с асфальта за шиворот и чуть не бью себя по губам, не удержавшись:
— Вы арестованы, командор. Постарайтесь не сдохнуть по дороге.
