Выходим на мост. Над рекой ветер пахнет летом и немного — бензином. Кампари зябнет в мокрой одежде, но подставляет лицо потокам воздуха, почти улыбается. Ещё бы, теперь ему даже Яуза должна казаться большой водой. Отворачивается, мрачнеет. Ясное дело, не чувствует себя вправе быть живым.
— А где блокнот? — вспоминаю я.
Останавливается, засовывает руку во внутренний карман, к сердцу.
— Думаешь, стоит запустить с моста?
— Ты охренел?
Отбираю у него книжку в потёртой обложке. Края намокли и разбухли, но, кажется, ущерб не фатален. Скептик не счёл бы это веским аргументом, но я окончательно сдаюсь, запутываясь в чернильных клубках на рыхлых серых страницах. Натыкаюсь на сложенный лист. Мне не нужно разворачивать его — я и так знаю: там город Пау и командор на крыше. Кампари перегибается через перила. Аккуратно прячу блокнот в карман, предвкушая детальное изучение, и тащу своего попаданца дальше — через огни набережной, мимо жёлтого массива Матросской Тишины на фоне светлеющего неба, мимо гаражей, неоновых вывесок и калейдоскопа бесчисленных окон.
Мой дом возвышается над Сокольниками монструозными ступенями. В подъезде — никакой романтики обшарпанных стен и вонючих углов.
— Не слышу вопля: «Вот это хоромы!» — хихикаю в лифте, прекрасно понимая, что я «тактичен, как десять контролёров».
Не прогадал: из-под век Кампари крупными градинами падают слёзы. Значит, жить будет. Вот если б не дрогнул, тогда пиши пропало.
Отпираю дверь, стараясь не звенеть ключами, врубаю свет в коридоре. Мой спутник изволит бездействовать, пока я тащу его в ванную, разоблачаю, попутно проверяя, действительно ли он посеял револьвер в тоннелях. Посеял. Жаль. Забираю нож и засовываю Кампари под душ.
— Сейчас принесу что-нибудь на свой вкус. Возражения не принимаются.
Крадусь к спальне на цыпочках, но зря: дверь в гостиную распахивается и на пороге возникает мама:
— Привет, Антон. У нас в гостях Кампари?
Неудивительно, что на десять лет прозвище превратилось в имя. Даже мои родители зовут его Кампари, а меня — как видите. Привычно морщусь, но киваю.
— Извини, я вас услышала и выглянула. Почему он весь в крови?
Да уж, глаз у моей матушки как у орла. Не стоило включать свет. Прячу нож поглубже в скомканное командорское одеяние и выдаю:
— Спокойно, кровь не его.
Не могу не смеяться, хотя выражение, которое на секунду принимает мамино лицо, пугает: будто она всю жизнь ждала чего-то подобного и вот, этот день настал.
