— И любой гражданин сможет сказать: «Змей обольстил меня, и я ела», — захихикал Пау. — Кажется, мой вопрос «Змея или мангуст?» только что снят с повестки дня. Это приятно — змеи всегда волновали моё воображение.
— Я заметил, — Кампари покосился на альбом. — Шорох в траве, невидимый враг, удушающие объятия. Сам укус не так опасен, как его последствия. Естественно, змея ассоциируется с коварством, даже подлостью. Но любое лекарство — яд, вопрос лишь в дозе.
— Сентенция про дозу применима ко всем явлениям, природным — в первую очередь.
— Ну да, например дождь — благо, пока не начинается всемирный потоп, — речь Кампари становилась всё быстрей. — Вы заметили, что в языке, на котором мы говорим, слово «змей» созвучно слову «земля»? Так какой смысл подходить к хтонической твари с категориями «хорошо» и «плохо»? Даже в христианской традиции змей — не только символ искушения, в иных мировоззрениях — тем более. Уроборос, змея, кусающая себя за хвост — это же цикличное время в противовес векторному, направленному от сотворения мира к апокалипсису. Сбрасывание кожи — обновление, перерождение. Не знаю, что может лучше олицетворять бессмертие.
— Именно! — Пау вскочил. — Но это возвращает нас к изгнанию из рая: «И сказал Господь змею: вражду положу между тобою и женою, между семенем твоим и семенем её; оно будет поражать тебя в голову, а ты будешь жалить его в пяту». Всё, человек отрезан от цикличного времени, лишён возможности войти в одну реку дважды. Вражда со змеем — «поражать в голову, жалить в пяту» — это ли не вечная борьба человечества с природой? Ведь люди болели, погибали от наводнений и ураганов, и в то же время убивали животных, вырубали леса, осушали реки — не со зла, а чтобы облегчить своё существование. На первый взгляд, Агломерация поразила змея в голову окончательно: мы перебили животных, кроме необходимых, мы боремся с вирусами и бактериями, но я уверен, природа ещё возьмёт своё: почва внутри барьера истощится, грянет голод, какая-нибудь эпидемия, или на нас обрушится нечто снаружи. Вражда со змеем изначально обрекла нас на страдания.
— Постойте! — теперь Кампари тоже вскочил. — Так ваша легендарная «змея, вылезающая из влагалища» — это не кошмар, а мечта о прекращении «вражды между семенем твоим и семенем её»?
Пау криво улыбнулся, командор счёл ответ исчерпывающим.
— Сладкой жизни в изгнании никто не обещал, — вернулся к теме Кампари. — «Жене сказал: умножу скорбь твою в беременности твоей; в болезни будешь рождать детей; и муж будет господствовать над тобою. Адаму же сказал: проклята земля за тебя; со скорбью будешь питаться от неё; в поте лица твоего будешь есть хлеб, доколе не возвратишься в землю, из которой ты взят, ибо прах ты и в прах возвратишься». Действительно страшно. Чёрным по белому: наша жизнь на земле — грязна, ужасна, и является противоположностью пребывания в рае. Кстати, меня всегда удивляло, что в добарьерных обществах превозносили семью и роль роженицы — отзвуки до сих пор слышны: «почётная миссия», «священный долг». Это — наказание, а не преимущество, чему тут радоваться? А на какое внутреннее одиночество «господство над женой» обрекает мужчину? Чему вы улыбаетесь?
