— Полагаю, ваши первые рисунки было трудней переварить, — как-то заметил Кампари.
— Недооцениваете сограждан, — ухмыльнулся Пау. — Начнём с того, что таких пейзажей в Агломерации нет, а гробы не производят за ненадобностью — уже повод для беспокойства. Истреблённые животные тут как тут. Но вы правы — я шагнул назад, растерял цинизм. Раньше я видел искажённый, вывернутый наизнанку — или следует выразиться «освежёванный»? — мир. А теперь просто фантазирую.
— Интересные у вас фантазии, — протянул Кампари, рассматривая рисунок.
Тело персонажа, в котором только слепой не угадал бы автопортрет художника, на сей раз обошлось без следов разложения, зато не в меру длинные волосы трупа, который он обнимал, обвили его руки, как плющ — ветви дерева. В боку покойницы копошились могильные черви, кожа местами слезла и обнажила кости, однако смотрелась она до неприличия красиво.
— Вы находите это странным? — поднял брови Пау. — Но ведь банальней некуда. Я не о смерти мечтаю. Меня возмущает конечность жизни, а её ограниченность — тем более. Нас определяет набор случайностей: исторический момент, в который мы угодили, географическая локация, половая принадлежность. В интернате, ночь за ночью лёжа без сна, я изобрёл концепцию, которая меня утешала. Станете смеяться, если я её озвучу. Хотя, как выяснилось позже, я не первый до такого додумался.
— Не мне смеяться над выдумками, — серьёзно произнёс Кампари. — Тем более над вашими.
— Ладно. Я недалеко ушёл от прихожан монастыря. Мне приятней верить, что бессмертная душа у человека всё-таки имеется. Если опираться на этот недоказуемый факт, трудно объяснить, зачем засовывать её в тело единожды. Бросил жребий, выпало вот это, — Пау оглянулся, чтобы презрительное «вот это» не коснулось заложенного на пустыре фундамента. — Мне нужен был второй шанс, третий, четвёртый. Воспитатели считают, что новорождённый — tabula rasa, но я развивался вопреки, а не благодаря программе гражданского воспитания. Вы скажете, виной тому больное воображение, но к двенадцати годам я был уверен, что моё пребывание здесь — ошибка, досадная остановка или расплата за прежние грехи.
— Продолжайте. Вы не представляете, с каким любопытством я вас слушаю.
— Лет в тринадцать смерть обещала мне обнажение подлинных форм, достижение собственной сути или хотя бы смену декораций. В одиночку легко утешаться фантазиями. Теперь я заново в ужасе.
— Из-за Дик?
— Разумеется. При первой встрече она показалась мне монолитом из неизвестной субстанции. Теперь я вижу плоть и кровь: мышцы под кожей, хрупкое устройство глазного яблока, форму костей. Я вижу за лицом череп. Собираю по комнате её волосы. У неё есть шрамы от содранных прыщей. Она меняется каждый день: веки темнеют и светлеют, трещины на губах заживают и снова появляются. Она живая, а значит, смертная.
