Гасконец внутренне напрягся, приятная расслабленность, вызванная горилкой, улетучилась. Он ясно осознал, насколько Хмельницкий опытнее его в делах дипломатии, насколько непросто будет убедить его в чем-то, что ему может показаться невыгодным, а потому — насколько сложно будет выполнить поручение кардинала Мазарини.
Д’Артаньян, все то время, что он находился в Речи Посполитой, взиравший на всех и вся, особенно в украинской ее части, с некоторым снисхождением, понимал, что перед ним сейчас во всех смыслах — человек исключительный, превосходивший талантами многих своих современников, в том числе и наиболее выдающихся. Это был европейски образованный человек, умный, волевой, его личная храбрость и полководческий дар также не вызывали сомнений. Не зря во Франции Хмельницкого называли «козацким Кромвелем».
— Кардинал Мазарини обещает гетману Хмельницкому личную дружбу и всяческую поддержку со стороны Франции, — в конце концов выдавил из себя д’Артаньян.
Хмельницкий несколько устало кивнул. Он понял, что посланник не уполномочен обсуждать детали возможной помощи со стороны французского государства, а потому все его, Хмельницкого, дипломатические хитрости здесь были бессмысленны.
— Что конкретно предлагает мне первый министр Франции? — спросил, наконец, гетман.
Д’Артаньян мысленно поблагодарил Хмельницкого за то, что тот сам вывел его на нужную тему.
— Первый министр полагает, что Войску Запорожскому гораздо выгоднее будет не воевать с Речью Посполитой, а добиваться больших привилегий, оставаясь в ее составе, — сказал француз и искоса глянул на гетмана.
А тот пребывал в лирическом настроении:
— Вот и сенатор Адам Кисиль мне о том пишет. Говорит, что в целом свете не сыскать государства, где, подобно Речи Посполитой, было бы столько прав и свобод. Мол, везде одна неволя, и только в королевстве польском есть вольность.
Хмельницкий пристально посмотрел на француза.
— И каково же ваше решение? — д’Артаньян не стал заострять внимание на тезисе о том, что Речь Посполитая — единственно в мире государство, где чтят права и свободы.
— Я и сам думал о таком, — гетман приосанился, еле уловимым жестом оправил пышные усы. — В Варшаву послов отправил, чтобы они там наши требования представили, — Хмельницкий задумчиво замолчал, затем продолжил:
— Но, пока они не вернулись с ответом, обсуждать это преждевременно.
— Но гетман не прекращает войну и, как утверждают в войске, собирается идти дальше на запад вплоть до Варшавы, — робко возразил д’Артаньян.
