Д’Артаньян, который, как и его друзья, старался, как только мог, донести до гетмана то отвращение, какое у него вызывала личность Вишневецкого, поднял правую руку, сигнализируя, что хочет что-то сказать. Постепенно шум затих, и Хмельницкий сделал знак, что готов его выслушать.
— У меня послание к гетману Хмельницкому от Его Преосвященства кардинала Мазарини, первого министра Франции, — громко возвестил он.
— Переводи! — скомандовал Хмельницкий, уловив среди прозвучавших слов свое имя.
Козак, как умел, перевел, верно, впрочем, передав суть сказанного д’Артаньяном.
— Послание, говоришь? — гетман пристально посмотрел на мушкетера. В его взгляде сохранялось недоверие.
— Личное послание, — подтвердил д’Артаньян.
— Письмо? Что ж, посмотрим. При чужестранце бумаги были? — спросил Хмельницкий.
— Так не обыскивали же! — перепугано затарахтел начальник отряда.
— А надо было, — строго сказал Хмельницкий, хоть и без гнева. Затем он повернулся в сторону д’Артаньяна, взгляд его стал мягче. — Гетман Войска Запорожского будет рад принять письмо первого министра Франции.
— Но у меня нет письма.
— Нет письма? — взгляд Хмельницкого снова посуровел.
— Свое послание первый министр велел передать на словах.
— Да ну?! — лицо гетмана осветила улыбка, его начало трясти от смеха. Другие козаки, также стали хохотать. Так продолжалось несколько минут.
— Шпион это, батько! Вели башку ему срубить! — крикнул один из козаков.
— Погоди ты, Щур. Башку срубить всегда успеем, — с наигранной сердитостью прикрикнул гетман. Затем снова повернулся к мушкетеру. — Есть мнение, что ты, мил-человек, польский шпион. Мои братья-козаки предлагают тебе голову отрубить. Я, может, и хочу тебе поверить, да, вот, не знаю как. А потому в твоих интересах убедить меня и моих братьев, что ты честный человек.
Он с интересом смотрел на француза, а тот лихорадочно перебирал в своей голове всевозможные слова в мучительном поиске тех, что могли спасти его и его друзей. Наконец, д’Артаньян произнес:
— Господин первый министр особенно просил передать, что он высоко ценит услугу гетмана, которую тот оказал Франции, направив козаков для участия в осаде Дюнкерка.
Как известно, лесть — самый действенный способ расположить к себе людей, даже самых умных и проницательных. Хмельницкий, как ни старался, не мог скрыть удовольствия. Лицо его снова смягчилось, плечи расправились, во всем облике появилась некая величавость.
— С кем имею честь беседовать? — сказал он учтиво, вместе с тем, стараясь сохранить твердость — вельможе его ранга не престало так быстро менять гнев на милость.
