Во время обеда Леди Карлайль несколько раз что-то нашептала на ухо князю Конецпольскому, после чего тот, ранее находясь в веселом расположении духа, помрачнел и до конца трапезы оставался серьезным, лишь изредка — и то, очень сдержано — реагировал на чью-нибудь остроумную шутку. Поводов для беспокойства у коронного хорунжия польской армии действительно было хоть отбавляй, и д’Артаньяну стало даже немного жаль этого хоть и избалованного, но, как ему казалось, приятного молодого человека.
После обеда, когда гости начали понемногу расходиться, князь попросил французов, а также «инженера-швейцарца» проследовать с ним в библиотеку.
В библиотеке, к удивлению мушкетеров, находилась Леди Карлайль. Сразу стало ясно, что сюда она пришла не за очередным французским рыцарским романом.
Леди Карлайль сидела в кресле, свет от стоявшей рядом свечи хорошо освещал ее лицо.
Князь Конецпольский, пропустивший вперед себя французов, плотно затворил дверь. Он выглядел хмурым, очевидно, известие, полученное им во время обеда, очень сильно его озаботило.
— Господа, — сказал князь, нервно прохаживаясь взад-вперед возле могучих шкафов с фолиантами, — я только что получил очень важную информацию, которой должен со всеми вами поделиться. Леди Карлайль в курсе дела, собственно, именно она сообщила мне это важное и, не скрою, очень неприятное известие.
Мушкетеры молча наблюдали за движениями князя, время от времени переводя взгляды на остававшуюся неподвижной Леди Карлайль.
— Вы, сударь, — Конецпольский вдруг резко повернулся в сторону д’Артаньяна, — вы обманули меня, вероломно воспользовавшись моим гостеприимством и уважительным к вам отношением!
Д’Артаньян чуть заметно вздрогнул. Слабая надежда еще теплилась, что князь гневается из-за какой-то мелочи — эти аристократы бывают, порой, такими вздорными. Но в нем уже крепли самые мрачные предчувствия, которые превратились в уверенность, после того, как Конецпольский обратился к Леди Карлайль.
— Прошу вас, повторите сейчас то, что вы рассказали мне за обедом, — сказал он.
Леди Карлайль, не меняя положения и лишь слегка повернув голову, в упор посмотрела на ошеломленного гасконца.
— Ваше имя — шевалье д’Артаньян, не правда ли? — сказала она, и мушкетеру показалось, что его сердце пронзил стальной клинок.
Князь с любопытством смотрел на все больше мрачнеющего француза.
— Продолжайте, — сказал он, наконец, видимо удовлетворенный видом смутившегося д’Артаньяна.
