У д’Артаньяна в глазах стояли слезы. Он подошел к друзьям и обнял их.
— Благодарю вас! — голос его дрожал. — Я перед вами в неоплатном долгу.
— Будет вам, д’Артаньян, — как всегда невозмутимо сказал Атос. Затем он бросил быстрый взгляд на остальных мушкетеров и крикнул:
— По коням, друзья!
— По коням! — прорычал Портос.
* * *
Поход армии Хмельницкого растянулся на целых шесть недель. В каждом городе, в каждом селении встречали козаков как победителей. Самого Хмельницкого чествовали как триумфатора, воспевали ему осанну и величали не иначе как королем Украины.
Наступила зима, и по мере продвижения на восток мороз крепчал, а снега становились все выше. Но козаки, казалось, не замечали этого — они были привычны к суровому климату, это была их земля, на которой они издавна жили, и которая досталась им от предков.
Французам же было не столь комфортно. Дабы уменьшить их страдания, гетман распорядился выдать мушкетерам теплые шапки и подбитые мехом плащи. Теперь их было не отличить от запорожцев, разве что бороды-эспаньолки, за которыми они ухаживали даже в полевых условиях, могли посеять некоторые сомнения. Но сейчас, во время всеобщего ликования и эйфории никому дела не было до четверки чужестранцев, которые следовали в общем обозе козацкой армии. Впрочем, это, наверное, было не совсем так — шпионы, которыми кишело войско, наверняка уже донесли в Варшаву о загадочных французах в рядах инсургентов.
Как выяснилось, армия направлялась в Киев, древнюю столицу, некогда павшую, подобно Риму, под натиском азиатских варваров.
В Киеве Хмельницкого ждал патриарх иерусалимский Паисий. Он собирался ехать в Москву — просить денег для своего многострадального патриархата, но всячески оттягивал отъезд, желаю перед этим пообщаться с украинским гетманом.
Хмельницкий триумфально въехал в Киев на второй день 1649 года. Город встречал его перезвоном церковных колоколов и пушечной канонадой. Казалось, все жители Киева пришли к древним полуразрушенным Золотым воротам, через которые торжественно проследовал гетман вместе со своим войском. Студенты Киевской академии приветствовали его, прославляя как народного освободителя и называя украинским Моисеем, а также Богом данным, что было созвучно его имени Богдан.
Среди встречавших были патриарх Паисий и Киевский митрополит Сильвестр Косив. Они усадили Хмельницкого в свои сани, и так они двигались дальше, сопровождаемые народным ликованием.
Последующие дни прошли в сплошных торжествах. Во время службы в Софийском соборе патриарх отпустил Хмельницкому все грехи — как нынешние, так и будущие, и благословил его на войну с поляками. Это событие было отмечено салютом из всех имевшихся в городе орудий.
