Стручков посмотрел на свои сапоги и пошевелил в них пальцами. На левой ноге они быстро стали согреваться, а на правой плохо слушались. Стручков пощупал бедро. «Больно. Вену не перебило, и то хорошо. А то истек бы кровью».
У стога хорошо ему было лежать. Он согрелся, собрал силенок. «Пора и в дорогу. Ночь зимняя затяжная, но и она не бесконечна». Двинулся. Шагов двадцать прополз, устал. «Может, вернуться в стог?.. Замаскируюсь получше... Заманчиво, что и говорить». Стручков лежал и обдумывал эту мысль. «Нет, шалишь, парень! Этого как раз делать и нельзя! Слабость проявляешь, Стручков! Ведь гитлеровцы наверняка утром увидят, что один русский уполз, мой след приведет фашистов к стогу. Они найдут и прикончат». После самовыволочки осталось единственное — собраться с силами и продолжать ползти. Только к своим... На небе ни облачка. Полнолуние делало ночь слишком светлой... (Мне также хорошо запомнилась эта ночь: Сухиашвили, Муравьев и я почти всю ее напролет провели на переднем крае. Тихо и безветренно было.)
Редко, очень редко где-то в стороне выпускал короткие очереди немецкий пулемет. Он и являлся для главстаршины чем-то вроде путеводителя. Стручков вздохнул глубоко и двинулся в путь... Первые двести-триста метров он преодолел сравнительно быстро. На пути все чаще попадались убитые. Попробовал вооружиться... Но где там! С автоматом ползти не мог. Взял ремень с пистолетом и нож. Обоймы парабеллума пополнил патронами из автомата и пополз дальше. «Я уже должен вроде достигнуть вражеских окопов, а их все нет и нет. Притихли все. Неужели, гадюки, молча наблюдают за мной? Мол, сам скоро к нам пожалует».
Стручков полз дальше. С каждым метром было все труднее, пришлось чаще делать остановки. Луна скрылась, стало темнее. Маскироваться теперь лучше, но куда ползти? Где окопы врага? Где свои?
Метрах в трехстах заговорил фашистский пулемет. Трассирующие пули прошли в стороне, но в том направлении, куда он полз. «Это хорошо! Значит, нахожусь на курсе».
Оборона у фашистов оказалась узлами, сплошных траншей не было. Поэтому Стручков не увидел на пути окопов и незамеченным прополз за передний край противника. Это приободрило главстаршину, и он пополз быстрее. «Доберусь. Теперь я на нейтралке. Наши должны знать, как дрались и как умерли моряки в Тараканове... Должны».
Меж тем забрезжил рассвет. Впереди было голое поле. Ползти по нему днем, на виду у противника невозможно. Осталось единственное — переждать день. Кое-как добрался до ближайшей воронки, нагреб в нее снегу, на животе сполз на дно. Улегся как на перине. Снежок мягкий, его к краю воронки только ночью намело.
