Из темноты донеслись обрывки отдаленного разговора. Прислушался. «Неужели фашисты... Может, показалось?» Стручков напряг слух и снова уловил чужой говор. Голоса фашистов приближались. Вот он уже слышит и топот их ног. Целая группа гитлеровцев тащится в его сторону. Солдатня громко между собой болтает. А Самойлов как на грех громче застонал: «Воды... Один глоточек...»
«Да молчи же ты! Молчи!» — Главстаршина зажал Самойлову рот и лихорадочно обшарил себя. Мурашки поползли по спине. При себе никакого оружия.
Напрягая все оставшиеся силы, Стручков пополз обратно... Вот то место, где очнулся. Но где же автомат? Его нет. Скорее, скорее ищи! Они вон уже подходят. Вот уже почти рядом...
Стручков замер. Он слышал, как гитлеровцы подошли к раненому товарищу. В это время Самойлов снова застонал: «Пить... Воды, братцы!» Фашисты громко заговорили. Стручков понял лишь слова: «руссиш хунд» — «русская собака».
Потом Стручков уловил глухие звуки. «Ножищами бьют, ироды!» Самойлов сильнее застонал. «Да разве это люди? Умирающего ножищами... Нет, вы не люди!..» И руки Стручкова бессознательно стали вновь искать автомат... От фашистов летела нещадная брань. Лязгнул затвор. Прогремели выстрелы.
«Прощай, Иван. Прощай, дружище! Ответят они и за тебя».
Стручков с силой сжал кулаки, зубы. Его трясло как в лихорадке. Эта дикая расправа над умирающим товарищем до глубины души потрясла его, вызвала в нем невероятный, никогда не испытываемый им до этого гнев и жгучую, испепеляющую ненависть к фашистам. В голове пронеслась мысль: «Может, граната, хоть одна граната сохранилась! Какое было бы счастье!» Его руки судорожно обшарили бока. Но не только гранаты, не было и ремня.
Вспыхнуло желание вскочить на ноги, наброситься на фашистов и зубами вцепиться в глотку тому выродку, который прикончил тяжелораненого Самойлова. Но для этого нужны силы, а их у Стручкова не было. В эти минуты он совсем забыл о себе. Его мысли целиком поглотила эта изуверская расправа и сильнейшая досада на свое бессилие.
Громкий хохот фашиста вывел Стручкова из оцепенения. «Идут ко мне. И со мной поступят так же...» Стручков совсем прижался к земле, разбросал в стороны руки, вытянул ноги и, притворясь убитым, отчетливо слышал, как фашисты подошли к его убитым товарищам. Слушал, как обшаривали их карманы, ждал новых выстрелов, но их не последовало. Лишь глухие удары каблуками. Тишина. Снова заскрипел снег под ногами. Идут... Замерло сердце. Сильный удар сапожищем заставил главстаршину намертво сжать зубы. «Молчать, только молчать!» — приказывает он себе. Новый пинок, затем еще и еще... Из глаз полетели искры. Его зубы еще плотнее сжались. Острая боль разламывала голову. Все куда-то поехало, закружилось. А откуда-то из глубины сознание Стручкова подсказывало: «Молчать, молчать!»
