— Решили держаться, а там пробиваться к своим. Передали в соседний дом. Фашисты будто разгадали нас и попытались поджечь дома длинными очередями зажигательных пуль. Не получилось! Дымок курился из многих мест, но дома не загорались. Их бесило это. Подключили еще два крупнокалиберных пулемета. Под прикрытием сильнейшего огня попробовали нас забросать бутылками с зажигательной смесью.
Я приказал смотреть во все глаза. Не дать ни одному приблизиться! А огневые свечки все ближе.
Однако и мы не лыком шиты. Разбегаясь, они, хоть на секунду, обнаруживали себя. И этого достаточно было. Наши пули быстро их настигали. Уже совсем смеркалось, и мы подумали, что дотянем до ночи. У всех такая уверенность появилась. Хлопцы повеселели. И вдруг кто-то из нас увидел, что фашисты метрах в ста пятидесяти пушку установили. Мы по ней из пулемета, но где там!.. Медлить было нельзя. Я молниеносно принял решение и скомандовал: «В атаку за мной, пробьемся, братцы!» — Лицо Стручкова оживилось, глаза заблестели. — Ведь за эти часы, понимаете сами, каждый родным братом стал... По команде мигом поднялись. И всего-то нас человек десять, способных двигаться, осталось. Ринулись дружно, решительно, с ходу стреляли... Из окна второго дома Иван Самойлов первым выпрыгнул в одной тельняшке: «За мной, братцы! Кроши мерзавцев!»
Но плотный перекрестный огонь фашистов сделал свое дело... Стручков пробежал несколько шагов, почувствовал сильный удар в плечо и упал. Несколько минут он еще слышал стрельбу, но потом звуки стали все слабее и слабее, он потерял сознание.
Сколько времени главстаршина лежал так, он не помнил. Сознание вернулось к нему, когда было совсем темно. Вначале он ощутил холод. Открыл глаза. Тихо. Попытался приподнять голову и почувствовал тупую боль в правом плече. Стручков никак не мог вспомнить, что произошло, почему он среди ночи лежит один.
Пересилив себя и приподнявшись, он огляделся. Справа от него, метрах в двенадцати, что-то чернело.
«Да это же наши хлопцы, убитые моряки! Четверо. А я живой, я один на снегу». Тишина. Но вот послышался слабый стон. Напрягая последние силы, пополз на звук.
Шагах в сорока от него лежал раненый товарищ. Кто это был, он сначала не узнал.
«Воды... пить...» — застонал раненый.
Это был Иван Самойлов. Он был без сознания. Бредил. «Помочь бы! Помочь... Но как? Дотяну ли?» Стручков взял Самойлова за руки и, упираясь ногами в снег, потащил товарища. А раненый все стонет: «Пить... Воды-ы...»
