– А почему о Шампольоне все знают, а о нашем отечественном Гении ничего не известно?
– У нас так часто бывает. Когда он прочел письменность майя и готовился к защите диссертации – а был он в то время обычным научным сотрудником без степени – он вообще плохо верил в успех. Дело в том, что Энгельс сказал, будто фонетическое письмо существовало только в классовых государствах, а Гений, получалось, опроверг Энгельса. Такое могло кончиться чем угодно, даже арестом. Но кончилось все удивительно. Защита длилась три с половиной минуты, и получил он не кандидатскую степень, а сразу докторскую.
– Ему дали какую-нибудь премию?
– Государственную. Когда вышли полные переводы рукописей майя. Через двадцать лет! И с тех пор прошло еще десять лет, а его до сих пор не пустили в Мексику. Конечно, это чудовищная несправедливость. Он достоин стать национальным героем этой страны. Что ему оставалось делать? Он сказал: «Я кабинетный ученый. Чтобы работать с текстами, нет необходимости лазать по пирамидам». От гордости так сказал.
– Эркюль Пуаро тоже говорил, что можно раскрыть преступление, не выходя из дома.
– Пуаро мог и не выходить, но Гений должен был поехать в Мексику! К гениям нужно относиться с особым вниманием, не так уж много их рождается.
– А как вам удалось поехать в экспедицию?
– Благодаря связям отца, – сказал Фил. – Я тогда закончил аспирантуру, для науки ничего не сделал, а поехал на земли инков, работал и общался с замечательными учеными.
И тут меня осенило: не потому ли Гений не взял Фила к себе на работу, что мальчишка путешествовал по Америке, а он, заслуженный ученый, нет? Конечно, я не озвучила свой вопрос, но Фил словно его ожидал.
– А к себе Гений меня не взял, потому что в институте не было лишней ставки, хотя, я думаю, если бы и была, не взял бы. Наверно, я его раздражал своими россказнями и всем своим видом удачливого парня, который родительскими стараниями получил все, что можно и нельзя. А у него была нелегкая судьба, он войну прошел, разное он прошел. Я вовсю старался предстать перед ним в лучшем свете, распускал хвост, наверняка он принял меня за фанфарона. Не понравился я ему. И теперь при встречах это заметно, едва здоровается. Поначалу это меня расстраивало, а теперь привык. Говорят, у него трудный характер.
Конечно, меня поразила такая прямота и то, что Фил держит у себя портрет человека, который его недолюбливает. Несмотря на его откровенность, о женах я Фила не спрашивала, хотя они меня очень интересовали. Возможно, когда-нибудь зажжется зеленый свет, а пока торопиться нельзя.
