— Понимаете теперь? Вот что самое страшное. Должен признаться: пока мистер Хопкинс еще работал у нас, он говорил, что открыл невероятный способ размножения механических особей, сродни естественному. Тогда мы только посмеялись над ним. Но теперь он не просто разработал этот способ, но еще и применил его… очевидно, чтобы, чтобы… терроризировать нас. Его механические кролики имеют просто поразительное сходство с живыми. Они даже воспроизводят на свет потомство. И сегодня появилось уже третье поколение, а завтра будет пятое, а послезавтра мы все захлебнемся волной двух миллиардов кроликов.
Этот разговор оборвался довольно быстро и неожиданно. Вместе с ним оборвалась и связь между бургомистром и герром Фордертайлем. Охваченный вполне естественным стремлением сохранить рассудок и, возможно, также мгновенным смятением и лихорадкой ненависти и отчаяния, бургомистр яростно схватил зачинщика этой чумы, развернул его и вышвырнул за дверь.
Однако это все равно не могло спасти от беды. Если поначалу появление кроликов забавляло жителей города, то вскоре они уже начали гневно шептаться об этом безобразии. Гнев сменился смятением. За смятением пришло отчаяние. Теперь в городе обитали лишь ужас и отвращение. Невозможно было спокойно сесть за стол: одна из белых бестий обязательно запрыгивала в тарелку. А стоило кому-нибудь в припадке ярости швырнуть ее на землю, это лишь подтверждало ее прочность. Боялись кролики только огня. Поэтому с разрешения магистрата на всех улицах и площадях устанавливали деревянные будки, куда горожане сносили кроликов в ведрах, фартуках и клетках, после чего эти будки поджигали. Но несмотря на все меры, число кроликов росло с каждым часом и горожане, одолеваемые отвращением, наконец сдались. Борьбе пришел конец. Костры горели, а в воздухе стоял тошнотворный запах паленой шерсти. Кролики беспрепятственно разрушали экономику и транспортное движение. Они мешали любым видам социальной активности, даже любви они не оставили места.
Когда на Нойгассе родился мертвый ребенок — ужас, пережитый матерью, спровоцировал преждевременные роды, — отмеченный к тому же заячьей губой, в городе начались волнения и мало что могло удержать людей от того, чтобы не собраться у входа в ратушу. В этот решающий и опасный момент бургомистр вспомнил Наполеона III, который мог успокоить разбушевавшиеся массы пышными праздниками. Любые меры против этого волнения показались ему еще разумнее, когда он, к своему ужасу, увидел в доме уже пятое поколение кроликов. Поэтому и распорядился, чтобы на следующий день был организован большой праздник в честь поэта Шиллера.
