И отвечает прямо и гордо:
— Нет, не боюсь. Вряд ли кара будет страшнее той, которой отец уже подвергал Тея. А мне — ты не указ и не авторитет.
Гера как-то скисает. Раньше бы она вспылила, разгневалась, указывала бы Афине на её место и напоминала, с кем та разговаривает. Но не теперь, когда они с Зевсом расстались окончательно, спеси у бывшей владычицы изрядно поубавилось. Облик Геры ещё хранит следы былого величия, но уже явно заметно, что кое-кто изрядно поизносился, как и её некогда брендовая одежда.
Я не злорадствую, хотя могла бы, скорее мне неловко рядом с ней.
Гера накрывает ладонью раззолоченную визитку брачного агентства «Счастливая семья», уставляется в стол и замолкает. Ей нечего сказать — она и впрямь не авторитет в семейных делах. Да и может ли им быть женщина, чей супруг постоянно изменял ей с титанидами, богинями, нимфами и даже смертными, бесцеремонно притаскивая на Олимп своих многочисленных отпрысков?
Я поднимаюсь, беру сумку и плащ.
— Побегу, — сообщаю, чтобы хоть как-то прервать это гнетущее молчание, — у меня сегодня ещё одна невеста. Скоро придёт.
Чмокаю Афину в щёку, киваю Гере и бегу к выходу, но вдруг замираю, пронзённая внезапной догадкой. Медленно поворачиваюсь, уставляюсь в макушку Геры, где поблёскивает золотом черепаховый гребень, и спрашиваю:
— Как ты нас нашла?
— С.О.Б., — с неприкрытым ехидством отзывается она. — Твой муж опять активировал.
Я поспешно выскакиваю на улицу и не спешу одеваться, несмотря на противный моросящий дождь. Потому что страх ядовитой слизью растекается по телу, парализует движения и мысли.
Если Аид снова активировал «Систему Отслеживания Богов», значит, случилось что-то очень-очень плохое.
* * *
Своего красного «Жука» паркую недалеко от входа во флористический салон «Весенний сад».
Едва открываю дверь и вхожу, как Левкиппа, Фено и Иахе отрываются от своего занятия — отбирать цветы для сегодняшних заказов — и с улыбками оборачиваются ко мне:
— Радуйся, Кора!
Для них я — всегда и вечно — Кора[3]. Наверное, так правильно. И им лучше меня не знать Персефоной, Богиней Подземной весны, чудовищем с отравленными шагами.
И мне нерадостно, мне страшно. Слишком много задушенных когда-то опасений повылазило из темных уголков подсознания, слишком много монстров тянет мохнатые лапы к горлу: перекрыть дыхание, замордовать, уморить.
— Радуйтесь, — отвечаю почти на автомате и бреду в кабинет.
Каллигенейя за секретарским столом всматривается чересчур внимательно, понимающе приподнимает очки. И даже фикус за её спиной, кажется, видит меня насквозь.
