Мне до сих пор не приходилось опасаться твоих наставлений; мне еще так много осталось сделать, хотя бы для того, чтобы переступить порог твоей школы.
Я пишу это в большой спешке, ибо к чему тебе мои длинные письма, когда я посылаю тебе такое ласковое письмо моего господина?
Итак, будь здоров, гордость римского красноречия, слава друзей, великое творение природы, приятнейший человек, почтеннейший консул, милый учитель. В будущем остерегайся обо мне лгать так много, особенно на заседании сената. Ты написал эту речь поразительно хорошо. О, если бы я мог поцеловать твою голову за каждую из глав. Ты оставил всех далеко позади. После чтения твоей речи наши занятия, труд, усилия — напрасны. Будь здоров всегда, милый учитель.
Марк Цезарь — Фронтону
Марк Цезарь — многоуважаемому консулу, своему учителю.
...Три дня назад я слышал, как декламирует Полемон, так что мы можем также немного поговорить и о людях. Если тебя интересует мое мнение о нем, то слушай.
Он кажется мне похожим на очень опытного трудолюбивого земледельца, который занял только под сев пшеницы и виноградники большое поле, где наверняка и урожай прекраснейший, и доход богатейший. Но ведь нигде на этом поле не видно ни помпейского фигового дерева, ни арицинских овощей, ни тарентской розы; нет здесь ни прелестной рощи, ни густого леса, ни тенистого платана: все это больше для пользы, чем для удовольствия; как раз то, что мы обязаны были бы хвалить, но любить не расположены.
Достаточно ли я, на твой взгляд, дерзок в своем намерении и легкомыслен в своем мнении, так как сужу о человеке с такой огромной славой? Но когда я вспоминаю, что я тебе написал, я чувствую, что был еще недостаточно смел на твой вкус... Будь здоров, самый желанный и дорогой твоему Веру[292] человек, почтеннейший консул, любезный учитель. Будь здоров, всегда мне милая душа.
Марк Цезарь — Фронтону
[293]1. Марк Аврелий Цезарь приветствует своего консула и учителя.
Со времени моего последнего письма к тебе не случилось ничего, стоящего внимания, о чем бы я мог тебе написать или о чем бы тебе могло быть приятно услышать. Ибо почти все наши дни проходят в одних и тех же занятиях — тот же театр, тот же досуг, та же тоска по тебе. Да что я говорю — та же? Напротив, с каждым днем она растет и усиливается; и то, что говорит Лаберий о любви, на свой манер и в соответствии с характером своей музы: "Любовь твоя растет быстро, как лук-порей, и крепка, как пальма", — я прилагаю это к своей тоске по тебе. Хочу написать тебе многое, но ничего не приходит в голову.
