С этим гражданским и религиозным воспитанием воспитание заканчивается, и питомца следует выпустить в мир, и таким образом мы выяснили, для начала, содержание предложенного нами воспитания.
В питомце никогда не следует побуждать способности познания, не побуждая в то же время любви к познанному предмету, ибо в противном случае познание станет мертвым, и так же точно никогда не следует возбуждать в нем любви, не проясняя ее в то же время для познания, ибо в противном случае эта любовь станет слепой: таков один из основных принципов предложенного нами воспитания, с которым должен соглашаться и Песталоцци, соответственно всей системе его мыслей. А эта любовь сама собою побуждается и развивается в нем последовательным обучением через развитие в питомце ощущения и созерцания, и появляется без всякого нашего содействия или намерения. В ребенке есть естественное влечение к ясности и порядку; а подобное обучение постоянно удовлетворяет в нем это влечение, и оттого наполняет ребенка радостью и удовольствием; но в самом этом удовлетворении выступающие перед ним новые неясности вновь побуждают его к познанию, и вновь находят разрешение, и так его жизнь проходит в любви к учению и удовольствии от него. Это любовь, которая связывает каждого человека с миром мысли, связующая нить между чувственным и духовным миром вообще. Благодаря этой любви с легкостью совершается, – в этом воспитании наверное и по точному расчету, тогда как прежде – случайно и лишь в немногих умах, особо облагодетельствованных природой, – развитие способности познания и успешная обработка всех областей науки.
Но есть еще и другая любовь, связывающая человека с человеком, и соединяющая всех людей в единую единомысленную общину разума. Как первая любовь образует познание, так эта любовь образует деятельную жизнь, и побуждает наглядно явить познанное нами в нас самих и в других. Поскольку для нашей подлинной цели было бы мало проку, если бы мы улучшили только воспитание ученых, а национальное воспитание, к которому мы стремимся, имеет целью прежде всего образование не одних ученых, но именно людей, то ясно, что развитие и этой второй любви составляет, наряду с названной выше, непременную обязанность такого воспитания.
Песталоцци говорит43 об этом предмете с возвышающим душу воодушевлением; и однако мы должны признаться, что все это им сказанное нисколько не показалось нам ясным, и менее всего – настолько ясным, чтобы послужить основой искусному развитию этой любви. Необходимо поэтому сообщить Вам здесь наши собственные мысли о том, что может быть такой основой.
