Или, может быть, все эти хвалы – не лесть, но истинное изъявление почтения и удивления, какими они обязаны великому гению, управляющему ныне, по их убеждению, делами всех людей? Как же мало они и в этом знают признаки истинного величия! Величие духа во все века и у всех народов было верно себе в том, что оно не было тщеславно, напротив, с давних пор именно то наверняка и было мелочно и низко, что обнаруживало в себе тщеславие. Подлинное, само себе довлеющее величие не радуется виду триумфальных колонн, воздвигаемых современниками, или эпитету «Великий», или крикливому ликованию и дифирамбам толпы; все это оно с должным презрением отвергает, и ожидает суждения современников о самом себе прежде всего от собственного судьи в душе каждого из них, а гласного приговора себе ожидает лишь от суда потомков. Этому величию всегда сопутствовала также и та черта, что оно чтит темный и загадочный рок и страшится его, помнит о вечно катящемся колесе фортуны и не позволяет прежде конца восхвалять свое величие или блаженство. А следовательно, эти панегиристы противоречат сами себе, и уже тем одним, какие слова они произносят, обращают содержание своих панегириков в сплошную ложь. Если бы они действительно признавали великим предмет своих похвал, то признались бы себе в том, что он выше их одобрения и их хвалы, и почтили бы его благоговейным молчанием. Коль скоро же они обращают похвалы ему в особое свое занятие, они тем самым показывают, что считают его на самом деле мелким и низменным существом, и настолько тщеславным, что их хвалы могут ему понравиться, и что этими хвалами они могут отвратить от себя какую-нибудь неприятность или добиться для себя какого-нибудь блага.
Все эти вдохновенные крики: «что за возвышенный гений, что за глубина премудрости, что за всеобъемлющий план!» – что же говорят они. в конце концов, если мы присмотримся к ним пристальнее? Они говорят, что гений этот столь велик, что и мы можем в полной мере постигнуть это, что премудрость эта столь глубока, что и мы способны проникнуть в ее бездны, что план этот столь всеобъемлющ, что и мы можем вполне вообразить его себе. Они говорят, следовательно, что восхваляемый предмет велик приблизительно в той же мере, что и сам хвалитель, и однако не совсем в той же мере, – ведь этот последний вполне понимает и объемлет умом восхваляемое, а значит, стоит выше его, и наверное мог бы, если бы только постарался, сделать даже и нечто более значительное. Нужно быть очень высокого мнения о самом себе, чтобы думать, что сможешь таким образом приятной лестью услужить предмету похвалы; а восхваляемый должен быть очень невысокого мнения о самом себе, если благосклонно примет подобные знаки почтения.
