Названные мысли, и все подобного рода мысли, суть порождения мышления, попросту играющего само с собою, а порою и застревающего в своей собственной паутине, мышления, недостойного немецкой основательности и серьезности. Некоторые из этих образов, как например, образ политического равновесия, годятся, самое большее, на то, чтобы послужить вспомогательными линиями, по которым мы можем сориентироваться в обширном и неясном многообразии явления и упорядочить его в своем уме; но верить в то, что подобные вещи существуют в природе, или стремиться к их осуществлению, – это все равно, как если бы кто-нибудь захотел найти на действительном земном шаре зримое выражение и обозначение тех полюсов, экватора и тропиков, по которым ориентирует он свои наблюдения на земле. Только бы в нашей нации вошло в обычай, мыслить не только в шутку и как бы ради пробы – что получится, – но так, как если бы то, что мы мыслим, должно быть истинным и иметь действительное значение в жизни, – и тогда излишними станут все предостережения от этих иллюзий исконно заграничной и просто обольщающей немцев государственной мудрости.
Эта основательность, серьезность и весомость нашего образа мысли, если только она будет нам присуща, тут же проявится и в нашей жизни. Мы побеждены, – хотим ли мы, чтобы нас в то же время презирали, и презирали справедливо, хотим ли мы, ко всем прочим нашим потерям, утратить еще и нашу честь, – это всегда будет зависеть от нас. Вооруженная борьба закончилась; начинается, если только мы этого захотим, новая борьба, борьба принципов, нравов, характера.
Давайте дадим нашим гостям, в самих себе, пример верной преданности отечеству и друзьям, неподкупной справедливости и любви к своему долгу, всех гражданских и семейственных добродетелей, как дружеский подарок хозяев возвращающимся гостям, – ведь когда-нибудь они вернутся, наконец, к себе на родину. И давайте поостережемся давать им повод презирать нас; а это презрение мы вызовем в них всего вернее, если мы будем сверх всякой меры бояться их, или если мы откажемся от нашего образа жизни и будем стремиться уподобиться им в их собственном образе жизни. Пусть удержимся мы и от того, чтобы отдельный человек из нашей среды раздражал и возбуждал других людей; а впрочем всего вернее для нас будет идти своим путем далее так, как будто бы мы были наедине сами с собою, и не вступать решительно ни в какие отношения, кроме тех, которых от нас безусловно требует необходимость; а для этого самое верное средство будет то, чтобы каждый удовлетворился тем, что могут дать ему его прежние отношения в отечестве, нес, в меру своих сил, свою часть бремени общественных обязанностей, а любое покровительство заграницы считал для себя позором и бесчестием.
