– Да, – резко выдохнула я. – Я знаю этого человека.
– Нет, – вновь раздался голос капитана – настойчивый, тихий; но в наступившей после моих слов тишине его услышали абсолютно все.
– Молчи! – гаркнул один из солдат и снова замахнулся на Жака. Плеть со страшным свистом оставила еще одну отметину на его спине.
Он держался. Сколько же скрытой силы и стойкости спрятано в нем – это удивительно. Но за его маской безразличия и презрения я четко видела, как ему сейчас больно. Я ощущала его отчаяние и боль так же сильно, как если бы на его месте стояла я.
– Господа, – обратилась я к судьям. Голос мой слегка дрожал, но я постаралась напустить на себя ледяную чопорность, несмотря на то, что внутри меня неумолимо разрасталась паника. – Разве сейчас эти наказания… столь необходимы?
Один из судей раздраженно закатил глаза и, оставив мой вопрос без ответа, продолжил:
– Мадам, значит, вы утверждаете, что этот человек похитил вас?
Возмутительно… Вот так просто они решили выдать свою заранее подготовленную версию за мою? Я ведь даже и словом не обмолвилась о похищении. Но что я могу ответить на этот вопрос, больше походивший на утверждение со стороны судьи?.. Если я совру, то они потребуют от меня объяснений касательно нашего с капитаном знакомства. Я могу сделать только хуже…
– Да, – едва слышно выдавила из себя я. – Но он не сделал ничего плохого по отношению ко мне…
Меня никто не слушал. Стоило мне ответить «да», как толпа взревела от непонятной мне злости. Судья стучал молоточком, но никто даже не обращал внимания на его своеобразный способ успокоить толпу. Страшные крики, полные злобы, заполняли мою голову, причиняя мучительную боль.
– Повесить его! Повесить!
Руки дрожали, и я посильнее сжала пальцами перила, едва сдерживаясь, чтобы не броситься к Жаку. Я так привыкла быть рядом с ним, ощущать себя под его защитой, что, оказавшись с ним порознь, теперь не знаю, как защитить его и себя от тирании всех этих жестоких и лицемерных людей, жаждущих увидеть казнь.
Я неотрывно следила за капитаном и вдруг заметила, как он зашевелил губами, произнес что-то тихо – сквозь шум и гам я не смогла разобрать произнесенных им слов. А затем оскалился, подобно хищнику, и прокричал:
– Глупцы! – Его голос был грубым и настолько громким, что я вздрогнула всем телом; меня охватила нервная дрожь. Я заметила, как люди начали замолкать и вскоре замерли в ожидании, недоуменно глядя на капитана. – Вы все, – продолжил Жак, быстро окинув взглядом всех сидящих в зале зрителей. – Эгоистичные ублюдки, наслаждающиеся этим представлением, словно детским спектаклем, и потешающиеся над теми, кто сейчас слаб! Кретины, – прошипел, с нескрываемой ненавистью глянув на безразличных к происходящему судей.
