Весь следующий день Глеб думал об этой ситуации — пока сидел на лекциях, пока ехал домой, а затем и на работу, пока носился по городу с доставкой. И сам не понимал, что его так зацепило. Хорошо, что хоть этой ночью мысли его больше не терзали — по крайней мере, выспался. Впрочем, после смены он всегда спал как убитый.
Зато назавтра сразу после занятий к нему заявился Тошин и снова завёл прежний разговор.
— Тут, смотри, как: можно опять устроить типа случайную встречу. Где-нибудь на нейтральной территории. Её маршрут и распорядок мы примерно знаем. Можно столкнуться с ней на улице возле художки, можно в транспорте. Вы теперь как бы уже знакомы, так что подойти к ней и заговорить — будет нормально. Ничего странного. Да вообще в порядке вещей. А можно замутить схему посложнее…
— Ничего мутить не будем, Тоха. Ни посложнее, ни попроще.
— Как это? — сморгнул Тёма.
— Вот так. Больше я в этом спектакле не участвую.
— Не, не, не! Ты чего? Мы уже столько всего сделали. Иванов людей напрягал. Я тоже старался. Ради чего? И только всё начало складываться, как надо, а ты на попятную?
— Слушай, Тоха, а тебе-то со всего этого какой интерес?
Тошин замешкался, пожал плечами.
— Ну я так-то к тебе, сволочь, привязался за два года. Не хочу, чтобы ты сваливал, — смущённо улыбнулся Тёма. — Ну и потом, только-только началась такая интересная жизнь, и ты вдруг сдулся. И главное, с чего? Нормально же всё было.
— Да ни с чего. Просто стрёмно как-то.
— Боишься, что Фурцева раньше времени всё пронюхает?
— Да нет, это тут вообще ни при чём.
— А что тогда? — искренне не понимал Тёма.
— Не знаю. Дочка её, Саша эта, она вообще не такая. Тяжело с ней.
— Потому что страшненькая? Но ты ж говоришь, не такая уж она и страшная.
— Да не поэтому вообще. Просто она как не от мира сего.
— Чокнутая?
— Тоха, а с тобой тоже тяжело, — усмехнулся Глеб. — Нет, просто она такая… наивная, доверчивая. Какая-то неискушённая, понимаешь? Я ей всего лишь пару раз улыбнулся, а она уже поплыла и смотрит так, будто добра ни от кого раньше не видела.
— Наивная, доверчивая… это ты за пять минут успел так её узнать?
— Да это ж видно, это чувствуется. Ты же сразу просёк, что та Алина из художки — стерва. А дочка Фурцевой — реально невинная овечка. Ну вот ей сколько? Девятнадцать? Двадцать? Я уверен, что у неё никого никогда даже близко не было. Опыт нулевой. И не потому, что не красотка. На любую, знаешь ли, найдётся желающий. А потому что она не такая, как все. Верит, поди, в неземную любовь до гроба. В принца на белом коне. Такую развести, всё равно что ребёнка обмануть.
