Была престранная зима у нас. Мы занимались не детьми, а «проблемой детей». Для начала мы с Машей набрали в рюкзак рисунки, которые интернатские нарисовали в бедной пионерской комнате с битыми стеклами предыдущей зимой. Маша называла их не «рисунки», а «работы», как приучили ее в художественной школе — в детстве она там занималась. Мы носились с этими работами и в прошлом году даже пытались говорить о них на педсовете. Но нам сказали грубо и про нас и про работы, чего мы с ними вместе стоим. А они стоили, и мы направились с ними в Детский фонд.
Голова кружилась от того замечательного, что замечалось в новой жизни. Детский фонд — самое новое детское место! О детях надо думать. Но и делать! Мы хотели устроить выставку работ интернатских детей. Все увидят. Это такая правда, которой еще никто не видел. В первый раз открывается взорам общественности пространство закупоренного, темного, страшного детства.
Чудесный особнячок в Армянском переулке, узорные решетки на лестницах — чугунное литье. В коридорах — двери, двери, двери.
Так и не раскрылись они. Мы просидели за дверьми до своего поезда, пытались что-то объяснить, но нам сказали очистить помещение. С этого лабиринта началась моя длинная дорога по коридорам. Двери, двери, двери: о, ваша всеразрешимость, превсевозможность, ваша преблаго-склонность, ваше превосходительство во всех отношениях! Простите!
Не получив никакого ответа у дверей ближних, мы вдруг получили приглашение доброжелателей дальних. Заграница! Возможно ли? Вот уж в чем были уверены люди моего круга и возраста, что никогда не выглянем за занавеску, поскольку не нужно нам солнце чужое… Но произошел беспорядок: меня пригласили финны-антропософы посмотреть инвалидный дом Сильвия-коти.
Я заняла безумную сумму денег у многих людей (она должна была вернуться, когда я привезу и продам электронику! (Хотя я ничего в ней не смыслю.) Я безумно боялась — как одеться? Остановилась на своей шубе, которая сохранялась в Москве, но она расползлась во множестве мест от первого прикосновения. А я думала, что у меня все-таки есть приличная вещь… Знакомая знакомых принесла мне взамен шапку из чернобурки в коробке: «Они там любят мех! Поносишь, а перед возвращением продашь!» И научила меня, как носить: надвинуть до бровей, чтобы глаза смотрели сквозь мех, взгляд отстраненный. Но при извлечении из коробки от шапки тоже кое-что отвалилось.
И вот я в белой стране, в середине ее, в белом-белом мраморном зале без теней. Мне показалось, что я в раю — на облаке. Вокруг зала балюстрада — зимний сад (райский), бьет маленький фонтан, и красуется фиолетовый аметист, невероятный, ростом с меня кристалл. О Господи, о Боже мой!
