Приходил даже тот, со стеклянным глазом, пугал нас ножиком. Но в его поведении была слабинка. Он к этому времени находился под следствием, так как убил медведя без лицензии. За медведя ему дали год условно (шкуру подарил судье), но условного года не прошло, как он убил овцу, якобы гулявшую по зимнему лесу, так что он принял ее за дикого зверя. У овцы нашелся хозяин, был и хлев, где вся остальная скотина стояла запертая, так что охотник этот снова попал под суд.
А через дом от нас жила пожилая парочка пьяниц. Жена Надя иногда ночевала у нас в уборной, закрывшись на крючок и подложив на дыру фанерку. Скрывалась от супруга, пока он рыскал в поисках. В другой раз она стучалась в 4 часа ночи вся окровавленная, говорила сладким голосом: «А я вам молочка принесла… Петя болеет, полечить ничего нету? Граммчиков хоть 150?» Нос у нее был двойной. Петя разрубил повдоль топором. Но это было давно, рана заросла. Говорили, что в иные времена она была замечательным поваром, а он работал шофером, играл на гармони и его даже выбирали в поселковый совет.
Вот этого Петю тот Женя со стеклянным глазом и убил в конце концов простой палкой. Тогда уж судья ему сказала: «Женя, ну ты хоть бы уехал, опять мне на тебя дело открывать-закрывать!»
Нет, мы не были в те поры ни одинокими, ни покинутыми. К нам приезжали подростки, те, которые играли в моих сказках, потом попробовали гармаевских и снова хотели моих.
Еще когда нас терпели в интернате, в первую зиму, на каникулы к нам приваливала толпа. Вначале нам это сходило, и один раз наши московские были допущены в интернатскую столовую. Мы праздновали день рождения Бадули, нарушая интернатскую установку праздновать поквартально всех в один прием. То есть всем, у кого был день рождения в прошедшие три месяца, давали по килограмму конфет, плюс девочкам — пластмассового чебурашку, мальчикам соответственно машинку или танк. После праздника деньрожденники тошнили в спальнях — выдавали этот килограмм наружу.
Я же, беспокойная, сумела получить на складе новые скатерти — белоснежные! Заштемпелеванные вместо узора черными интернат-скими штампами. Уговорила дать муки, маргарина и сахара на пирог! Это вначале, потом об этом даже страшно было бы заикаться.
Гостей было человек 20 да 20 своих — сделали праздничный обед, начали с борща. И вот тут московская — Маша-крокодилка — пролила на белые скатерти красный борщ, еще до именинного пирога испортила торжественность момента и репутацию московских. Наблюдавшие (стоя!) Аллигатор и Медичка не обратили внимания на мои слова, что это заурядное явление для славной, милой, замечательной Крокодилки, они смотрели во все глаза на беспорядок и не приняли участия в «обходе пирога». В тот раз, неведомо как, родился красивый обычай и сохранился на много лет: именинник обходит вокруг стола с пирогом, каждый гость берет кусок и, прежде чем угоститься, говорит свое пожелание виновнику торжества. Так много всякого услышит именинник, и никто не останется обойденным из гостей, и никто не съест, бессловесно чавкая, сладкий кус!
