— нужен был бы почуявший Ваше творчество художник. Мысленно шлю к Вам такого. Спасибо Вам за портреты! А за мою рожу наверху даже совестно. Про «Маковского» это метко Вы сказали.
2. С Лютером я не в переписке по личным основаниям. Трудно мне его запросить. Но о нем ниже.
3. С волнением и умилением слежу за тем, как развертываются «Пути Небесные». Она доселе яснее, определительнее, скульптурнее, чем он. [114]
4. Ваше описание «куличности, как таковой» во всей ее «куличавости» и «куличкиной пекомости» с духовно-духовым-духовкиным соблазном ароматов — смаковалось дома, а потом телефонно-Горно (т. е. оцупительно). [115]
5. [116]Клеветой Гадо-мовича — оказался подлинным клеветоном, исходящим от гада, мовящего гадости. «Блядуить» писун и сам знает, что гнуснословит. Горный прочел — говорит — «социальный заказ» от «начальства»; и говорит еще: «и было мне мои друзья — и кулишерственно, и тошно». [117]
Я бы ответил на это — да, барыня моя не велит: не имеешь, грит, права сообщаться с такими сосудами. Я ей говорю — «будь пкойны-с, — ведь я помойное ведро выношу и потом его, вонючее, собственной лапой мою, значит, мою самую помою, дак и тут то же, будь пкойны-с»; а она не дозволяет. Говорит — «пиши о ихнем духе — а о гадо-мовиче не смей». Оно действительно, и в несвященном писании сказано «да не наступиши в шпинат»; а тут шпинат не то что птичий или собаче-бараний, а как бы уже самый кошачий («барбон, экскюзе»). [118]
6. Того относительно, что мое слово «водительно» — этого не вижу! Для кого? Оно только для Вас «сопроводительно». Да еще повод для всевозможной сволочи раздразнительно и к лаю побудительно. А сволочь бывает разная; но всегда безобразная. И несет она разное, несу-разное. Право же, у меня такое чувство, что всякий мой опус — есть вроде побуда для надругаемости со стороны врагов и повод для друзей оказаться в «хате с краю». Только выставляешь себя в качестве уличной тумбы, которую всякая собачонка понюхает и потом (нехотя, через силу, все уж вылила, дура!) — обмочит («бардон! экскюзе!»).
7. Молодцы «дворяне». Радовался, что они Вас утешили! Тто-тто!
8. Спасибо Вам за исполнение моих двух просьб. Рахманинов говорит в таких случаях «огромное благодарствуйте»… Известили Вы меня о сем — изумительно.
9. В Бремене и Лемго [119] говорил 4 раза о религиозных преследованиях коммунистов и о победе православия; а также о мировых планах коминтерна.
Здесь 23-го читал публ<ичную> лекцию «Россия в русской поэзии» с бесчисленным множеством русских стихов. Прием был горячий, народу немного, доход ничтожный — на Ваши деньги 150 франков. А лекция была неплохая; и стихи я читал креко.
