* * *
– Ты как же выжил-то тогда? – расспрашивал Андрей, когда они сидели вдвоём в «Аустерии» за чаркой вина. – Зима ведь, мороз был такой. Я и не чаял, что ты до своего озера Онежского доберёшься.
– Я и не добрался, – с усмешкой ответил Иван. – Хотел к беспоповцам идти, говорили, у них там кому угодно укрыться можно, да раздумал. Решил: не хочу в отшельники; пойду в учение какому ни на есть дельному человеку, а там и сам в люди выйду!
– Вот и правильно! – горячо поддержал его Андрей. – Зачем тебе в лесах прятаться? Ты за отца и братьев не ответчик, ты теперь государю служишь на совесть, а он таких людей ещё как ценит!
Ольшанский хотел было что-то ответить, но осёкся, лишь испытующе посмотрел Андрею в глаза. Добавил, что добрался до Архангельска с торговой подводой, попросился на корабль, брался там за любую работу, хоть гребцом, хоть юнгой на побегушках. Постигал с азов, потом его вместе с несколькими толковыми молодыми матросами в Голландию да Англию учиться отправили…
* * *
Ольшанский оказался способным человеком и из юнца-матроса быстро выслужился сперва в унтера, затем и выше пошёл. Он слыхал, что государь собирался основать Навигацкую школу, чтобы можно было собственных моряков дома готовить и не посылать юношей учиться к иноземцам. Андрей на это горячо закивал и подтвердил: всё, что Пётр Алексеевич задумает для блага своего народа, всё непременно исполнит.
Ему не хотелось козырять перед старым знакомым близостью к государю, но Иван и сам быстро догадался. Ольшанский много раз навещал Андрея, когда корабль, где служил молодой лейтенант, находился в ремонте и не уходил надолго в море…
Но Иван не задавал вопросов; Андрей же, даже полностью ему доверяя, разумеется, не собирался выдавать тайну государя. Для Ольшанского годилась та же история, что и для всех: он, Андрей, лучший мастер и резчик по дереву во всём Питербурхе, царю и Меншикову знаком ещё по Пскову. А что касалось ведьмина камня или странных способностей Андрея, то этим он с Ивашкой как раз и мог бы поделиться… Но не стал. Не из-за боязни, что тот выдаст, а от опасения, что их душевная близость будет нарушена. Андрей нутром чуял, что цельной, пылкой Ивашкиной натуре любая волшба, колдовство – глубоко чуждые вещи. Он признавал только силу воли, физическую ловкость, рвение к наукам, но не какие-либо магические ухищрения.
Поэтому, когда они встречались, то прогуливались вдоль Невы, беседовали за чаркой либо мерялись силой в фехтовальных поединках, где Иван имел гораздо больше опыта. Ольшанский рассказывал о кораблях и море, далёких странах, иноземных обычаях, жизни в Голландии, Англии, Франции. Андрей готов был слушать часами: речи Ивана были ему гораздо симпатичнее и понятнее, чем многословные панегирики Европе из уст господина Миллера.
