Завидев в моих руках лакомую добычу, Киса пришла в сильное волнение. Она шумно нюхала воздух, скалила пасть. Чёрные кисточки на ушах вздрагивали, седые бакенбарды распушились. Я бросил куропаток зверю. Он разорвал передними лапами белоснежную грудь одной из птиц, с жадностью припал ртом к ране и начал высасывать кровь. Сущий вампир! То же самое проделал с другой куропаткой. И только после этого стал пожирать птичье мясо.
— Умирающий зверь не ест с таким аппетитом, — успокоенно сказал Борис.
Ночью я то и дело просыпался, откидывал полог палатки: ушла ли рысь? И каждый раз в густо-дегтярной, влажной от близости Берингова моря тьме видел яростно горящие фосфорическим светом глаза.
Утром мы покормили рысь парочкой кедровок, птиц с чёрным оперением, которых здесь — что воробьёв в деревне, и ушли в маршрут. Вернулись поздно, в сумерках. Киса лежала на прежнем месте. Она усердно работала языком, зализывала рану. Я бросил ей убитого в маршруте селезня.
Этой ночью Киса исчезла. Как мы полагали, навсегда.
Через несколько дней мы с Борисом шагали очередным маршрутом (я был у начальника отряда маршрутным рабочим). Геолог молотком с длинной ручкой откалывал образцы пород, записывал в толстую записную книжку характеристику местности, а я снимал показания радиометра, висевшего на груди, складывал образцы в свой рюкзак.
Спустились с хребта в долинку, густо заросшую тайгою. То и дело встречались свежие «визитные карточки» медведя и лося, отпечатки следов этих зверей. Медвежьи «лапти» были такими огромными, что становилось не по себе. Когда углубились в тайгу, мною овладело, казалось бы, беспричинное беспокойство. Всё чудилось, что из дебрей за нами кто-то неотступно следит. Говорят, якобы пристальный звериный взгляд излучает некие колебания, которые, как радар, легко улавливает человек своим мозгом. Очень может быть.
Борис, верно, чувствовал себя точно так же: беспрестанно крутил головою, часто останавливался, напряжённо прислушивался. И когда где-то наверху раздался громкий звук сломанной ветки, мы, как по команде, резко вскинули в том направлении ружья.
С лиственницы на звериную тропу спрыгнула крупная рысь.
— Не стреляй! Киса!.. — прокричал Борис.
Да, это была наша Киса. Ни одна рысь, если она не поражена бешенством, не поведёт себя так, непременно уйдёт от людей.
Киса стояла, слегка выгнув дугой спину, и смотрела то на меня, то на Бориса.
— Присядь, — попросил меня начальник отряда и присел сам.
