Прошло семнадцать лет. Как я уже говорил, Арне Гуннар Ларсен стал архитектором и чиновником. Кому же из них он отдал предпочтение, собираясь на встречу со мной? Иными словами, под кого он оделся? Он предпочел выглядеть чиновником. А. Г. был одет просто и неприметно, как и подобает служащему в ОБОСе высокопоставленному социал–демократу. Никаких тебе «архитекторских» выкрутасов, во всем облике ни малейшего намека на художника, даже шелкового платка на шее — нет–нет, А. Г. Ларсен был при галстуке в белую и синюю полоску. Не приходилось сомневаться, что напротив меня сидит руководитель с социал–демократическими убеждениями. Он крайне ненавязчиво воилощал идеалы «умеренности», «порядка», «эффективного и в то же время демократического социализма». В глубине души я вынужден был сознаться, что чувствую себя более скованным, чем если бы он захотел предстать передо мной эдакой «художественной натурой», чисто случайно попавшей на службу в ОБОС.
А все–таки какими разными путями пошли наши жизни! Он — высокопоставленный социал–демократ (и архитектор) из ОБОСа, я — бунтарь, писатель–коммунист, т. е. он входит в систему, я же нахожусь вне ее. Да, А. Г. Ларсен был настолько «вхож», что в свое время удостаивался приглашений на изысканные правительственные приемы — правда, в качестве кавалера своей жены. Бенте Берг Ларсен, юрист по образованию, была довольно известным деятелем рабочей партии, занимала солидное положение в министерстве торговли, а не так давно, в пору недолгого пребывания у власти правительства Гро Харлем Брундтланд[5], даже поднялась до заместителя министра в министерстве потребления и управления. Теперь они, впрочем, расстались, и развод этот, как сообщил в ответ на мой прямой вопрос А. Г., прошел безболезненно. Мы с А. Г., родом из глухомани китобойного городка, в горе и в радости держались вместе. Он — живой и общительный, я — замкнутый в себе. Был ли я его нелюдимой тенью? Или скорее он был моим представителем в повседневной действительности? Трудно сказать, да и невозможно вдаваться в эти тонкости — во всяком случае, в рамках нашего повествования. Как бы то ни было, на меня вахнуло теплом мальчишеской привязанности, которая зашевелилась где–то в укромном уголке моей души.
Свидание после долгой разлуки. Двое мужчин, сорока двух лет, родившиеся в один месяц в одном городе. Он здорово полысел. И ссутулился. Но на здоровье, видимо, не жаловался. У меня создалось впечатление, что он увлекается спортом. И все же он был прежний, я узнавал его до мелочей, до того, что — не побоюсь громкого слова — испытывал к нему нежность. Мой бывший приятель, полысевший, сидел передо мной и, изображая скромного чиновника, нахваливал «Рассказ учителя гимназии Педерсена…». Мы встретились за праздничным столом, и тема, которую избрал для разговора за ним Арне Гуннар, как нельзя лучше соответствовала нашему настроению.
