Отец оставил ее в комнате, поцеловал в лоб, сказал, что не отдаст ее никому и спешно покинул дом.
Она осталась одна, испуганная, сходившая с ума от отчаянья. Фолкет ее не пощадит, несомненно, он превратит ее жизнь в непрекращающийся кошмар. Она даже боялась представлять, что ей, возможно, предстоит.
Принесли ужин, Ясмина не могла есть, выпила только воды. Затем пришла мать. Она обняла Ясмину, сидящую на кровати, прижала к себе, гладила ее по голове, утешала, сама еле сдерживая слезы. Ясмина стала рассказывать о суде, о том, как ей было страшно, о том, что теперь ей еще страшнее, потому что до суда у нее была хоть какая-то надежда, а теперь осталось только беспросветное отчаянье и невыносимый цепенящий ужас.
Мать ответила, что нельзя отчаиваться, отец не отдаст ее Фолкету.
— Мама, ты сама веришь в это? — вырываясь из материнских объятий, воскликнула отчаянно Ясмина. — Фолкет не пойдет ни на какие сделки и уступки. И отец ничего не сможет сделать.
— Ради меня он ввязался в заговор, а что сделает, чтобы защитить тебя… даже страшно представить.
Мать опять попыталась обнять Ясмину, но она оттолкнула руки матери и неожиданно зло проговорила:
— Надо было до суда что-то делать, а теперь уже поздно. Он мог меня увезти, спрятать так, что никто бы не нашел. А он ждал, что суд будет справедливым? К кому? К эт-дэми? Да они там все смотрели на меня, как на… на… на грязь, что недостойна их сапог.
— Ну не надо, милая, эт-дэми уже давно в прошлом….
— Нет, мама, не в прошлом! — с яростной горечью воскликнула Ясмина. — Мы с тобой под крылом отца не представляли, что даже спустя двадцать пять лет из умов и душ волеронов еще не ушло пренебрежительное отношение к полукровкам, или, как они называют таких как мы с тобой и братьев, эт-дэми. Я теперь думаю, братьям нелегко приходится среди чистокровных волеронов.
— Ну что ты…
— Мама! Как же ты не понимаешь, суд не мог меня оправдать, потому что я в их глазах — эт-дэми! А значит, меня надо наказать, независимо от того, виновата ли я, или нет.
— Перестань, Ясмина. В тебе говорит отчаянье и обида на весь мир. Ты не знаешь, но я тоже когда-то была обвиняемой на этом суде. И меня оправдали, несмотря на мое происхождение.
— Я знаю в чем тебя обвинял отец. Да, да, не смотри так, мама, и я и братья все знаем. И, если честно, я теперь удивлена, что тебя оправдали.
— Доченька…
— Мам, подожди… — встрепенулась Ясмина, — а ведь судья сказал, что отец должен отдать одну из дочерей! Он ведь может отдать Фолкету Альгу? Так ведь?
