Локшин, не слушая Миловидова и не отвечая на его вопросы, надел пиджак и бросился в коридор к телефону. У Сибирякова на звонок никто не отозвался.
– «Голос Рабочего». Иван Николаевич. Говорит Локшин. Поймите, что в такое время…
Иван Николаевич сухо ответил:
– Если вы не согласны, можете написать опровержение.
– Да поймите же, наконец, ведь это…
В трубке раздался характерный звук отбоя. Локшин ожесточенно постучал по рычажку. Очередная радиопередача заполнила мембрану заглушенными звуками музыки. Он швырнул трубку и побежал на третий этаж к другому аппарату.
– В-1 тридцать шесть восемьдесят четыре. Да, Ольга, ты читала? – с трудом переводя дух, сказал он.
– Не удивляйся, – успокаивающим тоном сказала Ольга, – я знала, что он это сделает. Он воспользовался первым поводом, чтобы сделать нам гадость…
Это «нам», которое Локшин слышал от Ольги впервые, заставило его на минуту забыть горечь и обиду от наглой статьи Бугаевского.
– Ты приедешь? – скорей приглашая, чем спрашивая, сказала Ольга.
– Я сейчас… Только повидаюсь с Сибиряковым. Никак не мог дозвониться.
– Вечером буду ждать…
Сибирякова не было ни дома, ни в наркомате. Локшин приказал шоферу ехать в Госплан на Воздвиженку.
Найти Константина Степановича в бесконечных коридорах Госплана было нелегко: услужливые стрелки направляли Локшина от двери к двери, таблицы с многозначными номерами окончательно запутали его.
– Кажется, товарищ Сибиряков пошел к машинисткам, – деликатно доложил один из служащих с модными бакенами, похожими на бакены Лопухина. Локшин пошел к машинисткам, и, блуждая в несчетных, совершенно одинаковых дверях, с трудом отыскал металлическую доску, на которой было четко выгравировано: машинное отделение Госплана.
В очень большой и очень длинной комнате стоил невообразимый треск, словно шла учебная стрельба из пулеметов. Совершенно одинаковые, в одинаковых кокетливых халатах, со стандартными челками и лицами несколько десятков машинисток делали одинаковые пассы над черной сталью ундервудов, смис-премьеров и мерседесов.
– Здесь товарищ Сибиряков?
– Дядя Костя был, но ушел, – ответила сидящая с краю машинистка.
В другое время Локшина поразило бы, что машинистка называет Сибирякова запросто дядей Костей, и еще больше поразило бы его, что решительно все в Госплане, начиная с курьера, кончая лысым управделом, и в глаза и за глаза иначе Сибирякова не называли. Но теперь было не, до того:
– Где же он? Давно вышел?
Машинистка погрузилась в прерванную было переписку и не ответила на вопрос…
