– Доигрались, – встретил его возбужденно фыркающий тесть, – каторжные времена устраиваете.
И, не дав Локшину раздеться, яростно схватил его за рукав пальто.
– Говорят, декрет вышел, чтобы не спать больше. Всю Россию разворовали, а теперь на них по ночам работай. Солнце строят! Это как же, по карточкам, что ли, солнце выдавать? А если я кустарь – значит живи без солнца. Или солнце по второй категории?
– Да ну тебя! – раздраженно оборвал его Локшин.
– Не любишь правды? И я-то хорош – не видал, за кого дочь отдаю. Ты что ж это. В главные пакостники у них нанялся?
– Оставьте его, панаша, – враждебно сказала Женя, – и без того тошно. Соседи проходу не дают. Вы как же, говорят, Евгения Алексеевна, рожать будете – в три смены или только в две. Муженек-то ваш давно уж на две смены живет. Комиссар!
– Комиссар! – подхватил тесть. – Все они мастера по женской части на три смены работать.
Локшин оторвался, наконец, от хватающего его за рукав тестя, взглянул на заплаканное лицо Жени и с неожиданным для себя бешенством сказал:
– А идите вы все к чёрту…
И уже не думая ни о чем, задыхаясь от внезапной злобы, резко хлопнул дверью.
– А как же вещи? – уже на лестнице вспомнил он.
Дверь была не заперта. Он вернулся, прошел, стараясь не смотреть ни на плачущую, уткнувшуюся в подушки. Женю, ни на злобно шипящего тестя, к шкафу, вытащил из груды белья несколько воротничков и носовой платок, подумал о том, что не мешало бы взять запасную рубашку, но, не найдя ее, молча вышел.
Пивная на Зубовском была открыта. Он заказал кружку пива и подавленно опустил отяжелевшие локти на покрытый шелухой гороха стол. На эстраде полный человек в потраченном молью фраке и дырявом котелке, сопровождал уморительные ужимки и прыжки рифмованной скороговоркой:
– Уважаемые товарищи и дамы, пролетарии, спецы и хамы, послушайте модные куплеты про то и про се и про это… Маэстро, прошу вас, – обратился он к сидящему за белым облысевшим пианино худощавому парнишке, с очень тонким вытянутым лицом и очень большими глазами, – маэстро, что-нибудь душещипательное…
Расстроенное пианино задрожало от разухабистого мотива, а куплетист, подбоченясь и отставив ногу, той же скороговоркой запел:
Хорошо в эсэсэсэр
Прочий, странам не в пример.
Вез штанов вся нация.
Нету чая, нету дров
Есть диефикация…
– Раков возьмите, свежие, – предложила, закатывая глаза и соблазнительно выпячивая пышный бюст, увядающая женщина в черном, истертом от времени бальном платье, с кокетливым и тоже не первой молодости круженным передником.
