Марія, придя къ начальницѣ, нашла ее весьма больною и принуждена была отложить просьбу свою до другаго времени; но состояніе больной, которой здоровье было чрезвычайно разстроено претерпѣнными ею въ жизни различными огорченіями, ни сколько не облегчалось, а между тѣмъ положеніе Ивашкина раздирало чувствительное сердце доброй дѣвушки. И потому, посѣтивъ однимъ утромъ начальницу, нетерпѣливая Марія рѣшилась сама просить ея мужа.
Въ сіе время, Антонъ Григорьевичъ, какъ новый Людвикъ XI, по крайней мѣрѣ такой же злодѣй, хотя и въ миніатюрномъ видѣ, бесѣдовалъ со своимъ Оливъе, т. е. цирюльникомъ Шангинымъ о политическихъ дѣлахъ своего воеводства. "Не могъ ускользнуть, мошенникъ!-- сказалъ онъ съ дьявольскою улыбкою. -- Но скажи мнѣ, Алексѣй, какъ ты узналъ, что у него доносъ запеченъ въ хлѣбы?"
-- Да ужъ узналъ, сударь! Усердіе чего ни сдѣлаетъ!
"По правдѣ сказать: Алексѣй, ты сущій чортъ! Но разскажи скорѣе...."
-- Да тутъ дѣло простое, сударь! Вѣдь вамъ извѣстно, что Саламатовъ остановился въ домѣ у Караулихи....
"Ну!..."
-- Такъ прочее должно быть для васъ уже ясно.
"Стало быть, Караулиха тебѣ предана?"
-- Да это, ваше высокоблагородіе, такая баба, что за нѣсколько грошей продастъ самого Христа, не хуже Іуды!
"Ты увѣренъ въ этомъ?"
-- Да, кажется, не дамъ маха; на своемъ вѣку таки-видывалъ людей, нечего сказать!
Начальникъ замолчалъ, и по нѣкоторомъ размышленіи спросилъ значительнымъ голосомъ:
"Вѣдь говорили, что у ней дѣти умерли?"
-- Да, умерли, во тутъ еще Богъ вѣсть....
"Что такое?"
-- Да говорятъ, ваше высокоблагородіе, двояко: чуть ли она не сама угомонила ихъ!
"И будто это сомнѣніе имѣетъ какое нибудь основаніе?"
-- Да кажется! Она, вотъ изволите видѣть, говоритъ, что ея дѣти будто бы утонули въ день вашихъ имянянъ, а недавно мнѣ старуха Пахомовна сказывала, что въ этотъ день они иизъ избы не выходили. Пахомовна, изволите видѣть, съ нею сосѣдка.
"Хорошо, если такъ!"
Начальникъ, заткнувъ руки за поясъ шлафрока и закусивъ губы, съ видомъ самой страшной думы началъ ходить по комнатѣ, и вдругъ потомъ, устремивъ дикой взоръ на фельдшера, отъ котораго почти невольно затрепеталъ сей послѣдній, сказалъ ему почти шопотомъ: "Алексѣй! эту женщину намъ надобно прибрать къ рукамъ. Обыщи немедленно ея избу, и если откроются слѣды убійства, то предложи ей на выборъ: они быть наказанной жестокимъ образомъ, или...." Но онъ не могъ договорить рѣчи, и опять началъ ходить по комнатѣ. Страшныя внутреннія волненія изображались на его лицѣ, блѣдномъ и ужасномъ. Губы его были сини, и глаза навыкатѣ. Казалось, онъ сражался съ самимъ собою, и въ продолженіе сей борьбы опять взоры его встрѣтились съ роковымъ изображеніемъ, висѣвшимъ на стѣнѣ. Онъ вздрогнулъ, и страшно прошепталъ про себя: "Іуда! я помню твой обольстительный взоръ, твои сладкія рѣчи! Хорошо! Я теперь исполню твои наставленія...."
